[vvk]

Введение...

Она протянула ему чистую тетрадь в зелёной обложке.
- Пиши: «Вожатый внимательно вглядывается в детские глаза, ибо им дано видеть мир, лишенный горечи. Когда вожатый хочет узнать, достоин ли доверия тот, кто рядом с ним, он старается увидеть его глазами ребёнка».
- А кто такой «вожатый»?
- Сам знаешь, - с улыбкой отвечала она. - Тот, кто способен постичь чудо жизни, бороться до конца за то, во что верует, и слышать горн, доносящийся из озёрной глади.
Он никогда не считал себя вожатым. А женщина, похоже, прочла его мысль и сказала: «На это способны все. И, хотя никто не считает себя вожатым, каждый человек может стать им».
Он проглядел страницы тетради. Женщина снова улыбнулась.
- Пиши о вожатом, - сказала она.



Начало... с продолжением истории. Or, can I ask you about...


- Гляди, зелень, - сказал он, кладя их на стол перед собой. — Вот перед тобой две луковицы. Одна белая, а другая красная.
- Ну, - сказал я.
- Посмотри на белую.
- Посмотрел.
- А теперь на красную.
- И чего?
- А теперь на обе.
- Смотрю, - сказал я.
- Так какой ты сам — красный или белый?
- Я? То есть как?
- Когда ты на красную луковицу смотришь, ты комиссаром становишься?
- Нет.
- А когда на белую, становишься монархистом?
- Нет, - сказал я, - не становлюсь.
- Идём дальше, - сказал Чапаев. - Бывают... (тут много ещё чего, но суть близко)
- Ну так ответь мне в конце концов, кто ты?
- Да никто. Никто!
- Дурак ты Петька, ты воспитатель...



- Осторожно, двери закрываются, следующая станция «Останкино».
Я стоял в покуренном тамбуре электрички. Через грязное стекло проглядывало уже практически вставшее солнце. На плече у меня весела тяжёлая сумка, набитая вещами. Плечо постепенно начинало затекать.
Я поставил сумку на пол. Залез в карман джинсовки и достал оттуда сигареты и зажигалку. За окном пролетали уже знакомые пейзажи. Визуально я отметил несколько рисунков на гаражах. В них было что-то такое, чего не было в остальных. Наверное, автор вложил в них частичку себя. Я не удивился бы, узнав, что это его единственные работы.
Электричка начала сбавлять скорость. Я прислонил голову к стеклу и увидел телевизионную башню. Я приближался к цели. Подняв сумку, я достал вторую сигарету. Поезд качнуло, и я оказался прямо перед дверями. В тамбур вышло ещё несколько человек. Прямо за мной встали две девчонки. Они о чём-то перешепнулись и засмеялись. Я мог их понять. Их смех был вызван тем, как я одет. К тому времени я снял джинсовку и повесил её на сумку между лямок. На моей правой руке было около десяти фенечек. На левом плече виднелась татуировка. На шее болтался амулетик в виде человечка, связанный вручную. Картину завершало наличие на моём лице старых солнечных очков. Джинсы были старыми и затёртыми. На голове была чёрная бандана с черепушками. Я понимал их, я понимал, что они никогда не поймут, что значат для меня все эти нелепые вещи. Электричка остановилась.
Двери открылись. Я сделал шаг вперёд и оказался на платформе. Людей на ней не было. Кроме меня с поезда больше никто не сошёл. Я посмотрел на часы, и понял, что опять опоздал. Уже третий раз подряд я опаздывал. Перехватив сумку поудобнее я быстрым шагом направился к зданию телецентра. На всю дорогу от станции до здания я затратил не больше пяти минут.
Во время того, когда я приближался к цели, в моей голове с быстротой проносились мысли. Кто со мной встанет на отряд? Как я буду без старых товарищей? Кто новый зам.? Будут ли у меня в отряде уже знакомые мне дети, и как они отнесутся к тому, что я стал их вожатым? На все эти вопросы у меня не было ответа. Я знал только то, что я опаздываю уже на полчаса. Меня начала переполнять радость.
Я уже практически бежал, когда я понял, что осталось только подняться по ступенькам, и я буду на месте. Я остановился. Мне показалось, что спешить уже не обязательно. Я присел на самую первую ступень и закурил. Мимо меня проезжали машины. Практически в каждой из них сидел ребёнок. Солнце сильно пекло. Но было как-то особенно спокойно. Мне никогда раньше не было так спокойно. Я понял, что всё будет хорошо.
Я поднялся и медленно начал шагать по гранитным ступенькам. Когда я вышел на площадку с колоннами, меня заметили. Ко мне быстро подошла молодая женщина.
- Я думала, что ты уже не приедешь...
Она осталось такой, какой я её запомнил. Ничего в ней не изменилось за те несколько дней, которые её не видел. На площадке находилось много людей. В основном это были дети. Они кучковались около огромных колонн. Среди каждой такой стаи виднелось пара взрослых людей. Несколько человек кивнули мне. Я ответил им таким же жестом. Среди всего этого балагана бегала большая овчарка.
- Я же обещал, что вернусь. Я вернулся.
- Иди ко второй колонне, там уже стоит твоя напарница. Какая-то она странная.
- Не впервой, мне всегда с ними не везло.
Я улыбнулся и уверенными шагами направился к месту сбора второго отряда. Перед тем, как познакомиться с новой «подругой на 24 дня», я обернулся и посмотрел на телевизионную башню. Я смотрел на неё секунд десять, а потом понял, что я повязан на этом месте, что мне будет его сильно не хватать, но у меня есть ещё 24 дня, чтобы попрощаться с этим чудесным местом
- Привет напарница, меня зовут...


Автобус был забит полностью, свободных мест не было. Я сидел на caмом ближнем к водителю сиденье. В ногах стояла сумка. Мы ехали по Ленинградскому шоссе. Наш автобус был самым последним в колонне. Я полу прикрыл глаза, пейзаж за окном уже успел надоесть, как и кассета в плеере. Я думал о том, что зря выполнил обещание. Нет, мне не было плохо, просто я не хотел ехать опять в это место. Оно уже успело измениться за то время, пока меня там не было, и именно это мне и не нравилось, не нравилось, что что-то там уже не так, как я запомнил.
Зазвонил телефон. Я ответил на звонок, звонил мой бывший одноклассник. Сказал, что видел колонну автобусов. Я ответил, что я еду в самом последнем. Он обрадовался, но я так и не понял причину его хорошего настроения.
Прошло уже больше 2-х часов после того, как я сел в этот автобус. Я задремал. Меня разбудили, когда мы уже приехали к лагерю. Я встал с сиденья.
- Я выхожу первый, остальные за мной. Ничего не забывайте.
Двери с шумом открылись, ветер взъерошил мне волосы. Я сделал шаг и наступил на горячий асфальт. Меня можно было сравнить с тем американцем, который шагнул на луну первым. Я делал такой шаг в третий раз...


«Нельзя сказать, что такое лагерь, каждый должен увидеть это сам!» Негр пододвинулся чуть ближе. В нём проступала какая-то дикая сосредоточенность.


Утро... in army.


Всё это было сказано без всякой подготовки. Я не знал что сказать, даже что и подумать. Какое-то время я бормотал что-то невразумительное, пытаясь привести в порядок свои мысли. Наконец я спросил первое, что пришло в голову:
- Кто такой этот страж?
Дон Хуан наотрез отказался от пояснений, но я так нервничал, что не мог молчать, и отчаянно требовал, чтобы он рассказал мне об этом страже.
- Сам увидишь, - небрежно бросил он. — Он охраняет вход в другой мир.
- Какой мир? Мир мёртвых?
- Нет. Не мир мёртвых и не мир кого-либо ещё. Просто другой мир. Об этом не имеет смысла говорить. Ты сам всё увидишь.


Я проснулся в восемь часов. На душе было хорошо. Я выспался, настроение было прекрасное, и я решил позавтракать вместе с отрядом, в котором я жил. Я встал, оделся, вышел в холл и увидел, как одна из воспитательниц ходит по коридору и будит детей. Я слышал её голос даже в туалете, во время того, как умывался и чистил зубы. Наконец, она разбудила всех, заставила их быстро одеться и вывела на зарядку.
Когда дети стали возвращаться с утренней разминки, я уже успел приготовить себе кофе. Горн на линейку настиг меня в вожатской, когда я убирался. Я вышел на улицу и увидел отряд. Дети стояли парами и разговаривали о чём-то. Начиналось моё любимое представление.
- Это не строй! Хорош сплетничать. Набрать дистанцию между парами. Пересчитываемся.
- Первая... Вторая... Третья... Возникла пауза.
- Заново!
- Первая... Вторая... Третья... Четвёртая...
Так продолжалось до тез пор, пока все пары себя не обозначили. Так начиналось четвёртое по счёту утро в лагере.
Прозвучал горн на линейку. Отряд двинулся на площадку перед флагштоком, а я двинулся по направлению к столовой. Пока я быстрыми шагами пересекал расстояние, до меня доносились крики детей на линейке, они кричали название своих отрядов. Кто-то сказал мне однажды, что отряд - это живое существо. В нём присутствует всё, что есть у человека, даже фекалии. Сейчас, по прошествии месяца, я был склонен согласится с этим определением, уж чего, а фекалий было предостаточно.
Завтрак был отвратительным, как дети могли есть это, я не представлял. Я сидел за столом рассчитанным на четверых. Передо мной были бутерброд и чай. Я посмотрел на стакан чая под углом в сорок пять градусов, как не странно, я ничего не увидел, кроме чаинок и чуть коричневой жидкости. Я выпил чай, и посмотрел на часы. Мне предстояло идти туда, где размещался вход в другой мир. Я был кем-то вроде стража, принимал и отдавал заявление на пропуск в другой мир. Я отправился тянуть свою лямку. У каждого из нас есть лямка. И каждый тянет её по-своему.


Я зашёл в вожатскую. В ней уже был другой я. Он сидел и ухмылялся.
- В чём сила брат? Я отвечу тебе, сила в правде!
- Нет брат, сила в детях, это всё, что у меня сейчас есть. А правды никогда и не было.
Он втянул в себя дым, и медленно растаял. Я огляделся. Комната была залита светом. Свет пронизывал всё, даже меня, хотя я был одет в темную, глухую одежду. Я снял солнечные очки и открыл глаза.


Когда я проснулся было уже светло, птицы весело чирикали за окном.
Вот ещё один день позади, пора сваливать отсюда. Так начался ещё один весёлый день, полный приключений и разочарований.
Первым делом, открыв глаза, я увидел белый, с трещинами, потолок. С трудом повернув голову, я различил на столе пепельницу и бутылку с Кока-колой. Сотовый валялся где-то под столом и весело тренькал. «Чёртова практика…»
Единственная мысль, которая болталась в моей голове.
Отряд медленно просыпался. Уже можно было различить голоса девчонок, которые накладывали на себя свою штукатурку. Голова была очень тяжёлой. Я попытался думать о чём-то другом. «Осталось всего 13 дней, всего 13…»
Посмотрев на часы, я понял, что до мирного моего существования осталось совсем немного, всего 13 минут. Через 13 минут будет горн. Через 13 минут начнётся новая серия телесериала «Кто ты? Кто твои напарницы? Кто твои дети? И что представляет из себя твоё начальство?»
Чёрт… все неудачники!
Я встал, с трудом нашёл зубную щётку, с трудом нашёл полотенце, с трудом вышел из вожатской. Ногам было холодно, я вспомнил, что забыл надеть шлёпки. Но уже не хотелось возвращаться.
Я умылся, почистил зубы. И тут, как на вокзале при объявлении поезда, зазвучал горн. Та-та-та <…>


<…> та-та-та. Наконец отбой. Я уложил детей спать. 22 палата снова упрямилась. Но ничего, страшно устал. Не пойду никуда. Останусь. Одна мысль в голове «Чёртова практика…»
Отряд медленно засыпал. Уже не было слышно девчонок, которые снимали с себя косметику. Голова была лёгкой. Я попытался думать о чём-то другом. «Осталось 13 дней, всего 13…»
Посмотрев на часы, я не смог увидеть стрелок. На меня из них смотрело число 13. Жадно выпивая мои силы. Странно, но мне было очень легко. Закончилась ещё одна серия этого бесконечного сериала.
Чёрт… все неудачники!
Я лёг, ногам было холодно, сегодня просто было холодно. Последнее, что я запомнил, был белый потолок, весь в трещинках…


Inside Moon. Or Camp is a system, break the system.


- И вы знаете, что они сделали?
Эти слова были произнесены с такой издёвкой, что я повернулся и начал смотреть на женщину в центре комнаты.
- Они начали рыть подкоп под забором!
- И что, они там типа обвал ограждения устроили?
- Ни за что не угадаете, что произошло, ладно, не буду испытывать ваше терпение. В эту яму попал воспитатель, и сломал себе ногу.
- Хм, поучительная история!
Что-то не понравилось мне в этой истории, что-то проскользнуло такое правдивое, будничное. Я повернул голову к своему соседу.
- Что-то мне всё меньше и меньше нравится мысль о летнем лагере.
- Ты чего маленький, всё нормально будет. Мы же всё продумали.
- Да, ты прав.
- Чего панику разводить, не ты первый не ты последний! Всё будет в норме, спокойно и не паникуй.


- Я снимаю вас с отряда! Не умеете ничего. Делаю выговор замам. Я снимаю вас, и пусть это будет занесено в характеристику.
Директор повернулся к одному из замов.
- Ты поняла? Вы всё поняли? Чтобы на планёрке сидели уже другие воспитатели. Проверю!
Директор просто орал. Я присел на корточки. В метре от меня стоял мой отряд. Дети плакали. Сквозь слёзы они говорили, что им не нужны новые воспитатели. Но их, как будто, никто не слышал. Я не мог поверить в происходящее. Ещё вчера я был уверен, что всё хорошо. Нет, этого не может быть.
- Этих, кто сбежал, ко мне в кабинет! Сейчас же!
Возле меня оказалась моя напарница. Я посмотрел на неё, она плакала. Её глаза были красными, у неё была истерика.
- Как же... Почему мы? Как же мы теперь...
Я смотрел на неё. Директор уже ушёл. Одна из заместителей подошла ко мне.
- Не волнуйся, ничего в характеристике не будет плохого. Я прошу, только без голодовок в отряде, хорошо?
- Да. Куда мне теперь?
- Будешь в подмене.
- Ладно, только поставьте вместо меня... Лучше него у меня нет кандидатов. Я поговорю с ним, он согласится.
- Хорошо.
Я приподнялся и выпрямился. Дети подбежали ко мне.
- Мы тебя не бросим, нам никто не нужен кроме тебя!
Но я уже думал о другом. О том, куда переезжать, как работать там, в подмене. Я думал, что уже через несколько дней они меня забудут, мне стало обидно, обидно, что кто-то получит всё уже готовым. О том, что если ты где-то выше остальных, то они так радуются, когда ты падаешь...


Дым медленно перетекал из одной плоскости в другую. Солнечные лучи делали своё дело. Они падали и падали нескончаемым потоком. Мне было жалко их. Они проделали такой длинный путь, лишь для того, чтобы потешить меня. Чтобы потешить меня.
Кто я? Хм, это очень сложный вопрос, прежде всего я тот, кого вы сейчас перед собой воображаете. Я отражение в зеркале. Я любимая вещь. Я хорошее воспоминание. Я такой же, как вы.



I think its truth...


Планёрка проходила, как обычно. Зал буфета утопал в свете ламп. Свет был резок и обжигал глаза. Я сфокусировал своё внимание на пустом столе и стульях, стоявших в середине буфета. Само здание, где проходила планёрка, было выложено из кирпича. Оно было старым, и этот возраст чувствовался во всём, что окружало меня.
Стул, на котором я сидел, был очень неудобным. Это неудобство, по моим наблюдением, испытывали все, кто пришёл сегодня на это обязательное мероприятие. К слову, в зале буфета находилось ещё около двадцати человек. Каждый из них излучал какую-то ауру, но какую, вряд ли кто смог бы описать. Мы все чего-то ждали. Каждый, чего-то своего. Я вот, например, ждал, когда это чёртово собрание закончится, и я смогу спокойно принять душ, а потом пойти в четвёртый отряд в гости и напиться с горя. Горе моё заключалось в том, что эти детки весь день орали на КПП так, что у меня дико болела голова. Ненавижу, когда дежурит пятый отряд.
Дверь приоткрылась, не спеша, в зал вошла женщина. На вид ей было около тридцати. Она была не кем иным, как заместителем директора. Женщина прошла между рядами и села за пустующий стол. Воцарилась тишина. Но ничего не происходило. Это был плохой знак.
Скрипнула дверь и в зал вошла ещё одна женщина. Она выглядела чуть старше, чем первая. Она тоже была заместителем директора. Я напрягся. Спина затекла, и жутко хотелось курить. Женщина прошла в зал и медленно села за второй пустующий стул.
- Добрый вечер, - сказала женщина, что была помоложе, - наконец все в сборе! Правда, я не вижу воспитателей тринадцатого отряда.
- Я здесь!
- Теперь вижу, можно начинать.
Женщина выдержала паузу, во время которой достала листок рапорта.
- Первый отряд... Чего молчите, докладывайте, сколько у вас детей?
Я отключил своё визуально восприятие. Эта процедура настолько мне опротивела, что я готов был, повесится на собственном ремне. Поскорее бы всё закончилось.
- Девятый отряд, Машенька. Сколько раз надо повторять, что сначала мы говорим количество девочек, и только после этого - мальчиков! Мне уже надоело повторять это изо дня в день!
Я всплыл из своей дрёмы. Наверное, что-то изменилось в окружающем мире. Я подумал, что, наверное, лучше включить плеер и немного отвлечься. Скрипнула кнопка, и в ушах раздался голос Саши Васильева. Он пытался что-то втереть мне, про гандбол. Из всей его длинной тирады, я уяснил, что у меня спину ломит и что-то с головой, и ещё что-то про клей «Момент». Надо было взять у пионеров «Linkin Park». Васильев продолжал высказывать свои мысли по поводу какого-то сурка (или бурундука) из мультика, а потом вообще начал opaть: «SOS!!! SOS!!!»
Я выключил плеер. В это время женщина уже принялась отчитывать очередную жертву по поводу плохой постановки. Жутко хотелось курить.
- А теперь про погоду. Погода завтра будет вроде бы хорошей. Так что всем спокойной ночи. Кто хочет взять отпуск, подойдите ко мне.
Я встал, потянулся, и, пропустив какую-то девушку, вышел на улицу. Было уже довольно темно. DJ объявил последнюю песню. Закурив сигарету, я прошёл под козырёк КПП. Сделав ещё несколько тяжек, я бросил недокуренную сигарету в урну и медленно пошёл в отряд. Каждый мой шаг гулко отзывался в моих ушах.
До меня доносились детские голоса. Но я привык уже к ним настолько, что мне было всё равно. Дискотека подходила к концу. Я подумал, что за этот месяц ни разу на ней не побывал. Хотя я понимал, что это к лучшему. Не хотелось ещё в чём-то разочаровываться.
Дорога, по которой я возвращался к себе в вожатскую, была из асфальта. Асфальт был весь в трещинах, а в трещинах прорастал мох. Создавалось впечатление, что этой дорожке больше лет, чем мне. Скорее всего, так и есть. Вдоль дороги росли деревья, по-моему, это была липа. Свернув на тропинку, выложенную из каменных блоков, я закурил сигарету. Это было не по правилам этого места, но мне было уже наплевать на правила, я сам был правилом.
На меня медленно надвигалось здание. Оно было трёхэтажным. В окнах ещё горел свет, но я знал, что очень скоро здание будет утопать во мраке, и я точно знал, что третий этаж утонет в темноте первым. Я закрыл глаза, что-то менялось. Территорию заполняла тишина. Она заливала землю, заполняла каждую трещинку и выбоину. Этот процесс был похож на момент, когда коньяк медленно заполняет бокал. Я так давно не пил коньяка, про оливки и лимон я вообще даже не вспоминал.
Я жил на третьем этаже, но перед тем, как подняться, я дождался вожатых других отрядов, которые жили в этом здании, просто на других этажах. На улице уже не было детей, остались только воспитатели и охрана. Ко мне подошёл парень, лет двадцати:
- Как работа, не спёкся ещё?
Когда он произносил фразу, плечи его непроизвольно дёрнулись. Роста он был среднего, одет был, как и все воспитатели, в рубашку и шорты. Рубашка была бежевого цвета и расстегнута на первую пуговицу, так, что на шее можно было заметить серебряную цепочку.
- Работа, как работа. Сам не знаешь, что ли. Правда, утром ходил купаться, вода тёплая, кайф.
- Мы сейчас пойдём, после обхода. Не хочешь с нами?
- Нет, не люблю плавать ночью.
- Как хочешь, ладно, пойду отряд укладывать. Скоро обход, опять орать будут, что никто не спит. Сам знаешь, у нас во всём виноват воспитатель. Даже в том, что лампочка перегорела.
Он развернулся и направился к центральному входу в здание. Вход вёл на первый этаж, на котором располагался его отряд.
- Спокойно ночи...
Фигура махнула рукой в знак прощания и скрылась в дверном проёме. Я докурил очередную сигарету. И пошёл к входу в свой этаж.
Поднявшись по ступенькам, я услышал голоса пионерок. Свет в коридоре уже был погашен и палаты закрыты, но в некоторых из них ещё горели лампы. Я прошёл сквозь холл, в центре которого стоял разложенный стол для настольного тенниса.
Ключ от вожатской, как и многие другие воспитатели, я носил на шее, чтобы не потерять его. Вожатская была не заперта. Я открыл дверь и включил свет. Комната была не большой. Слева, прямо от входа вдоль стены, стоял полуразрушенный шкаф, в котором лежала сумка с вещами. Чуть дальше стояла заправленная кровать. Посередине комнаты стоял стол, на котором стояла самодельная пепельница, расческа, зарядное устройство для телефона, пара ручек и пустой стакан. Справа от входа находилась раковина с отвинченным краном. Чуть дальше была перегородка, за которой стояло большое кресло. Подоконник был заставлен всякими вещами, которые нельзя было классифицировать из-за занавесок. Маленькая рама окна была открыта. Я подошёл и закрыл её, потом сел на кресло, достал из-под стола бутылку воды и налил себе полный стакан. У меня промелькнула мысль, что я не первый, кто вот так сидит за этим старым столом и далеко не последний.
За дверью послышались шаги. Потом раздался робкий стук. Я повернул голову в сторону двери.
- Можно?
Голос был детским. Я уловил в нём сонливость.
- Входи, не заперто...
Дверь приоткрылась и в комнату вошла девушка четырнадцати лет.
- Скажи вожатому, чтобы он успокоился. Ходит и орёт на всех подряд. Достал.
- Что я ему могу сказать, он вожатый, он лучше меня и тебя знает, как надо укладывать детей. Кстати, ваш отряд считается самым дисциплинированным в лагере, так что грех жаловаться на человека, тем более что он твой вожатый!
Я сделал ударение на последнее словосочетание. Девушка не шелохнулась, и продолжа тупо на меня смотреть.
- Я поговорю с ним. Иди и ложись.
- Почему ты не стал нашим вожатым? Ты ведь лучше чем этот.
Девушка дёрнула шеей.
- Потому, что я подмена! Если он сейчас тебя услышит, то, поверь, он сильно обидится. Он вожатый, поверь мне, он очень хороший вожатый. Таких сейчас редко встретишь. Зря ты так о нём.
- Мне всё равно.
Она развернулась и закрыла дверь. Буквально через минуту дверь открылась снова. В комнату вошёл молодой человек. В это время я изучал строение самодельной пепельницы. Это была пустая бутылка из-под воды, объёмом примерно 0,5 литра. Горлышко у бутылки было отрезано и помещено в бутылку верх тормашками. На дне этой конструкции лежало несколько бычков и одна использованная спичка.
- Чего она тебе говорила?
- Да так, жалуются. Забей.
- На что хоть жаловалась, небось на то, что косметику отобрал?
Я подумал, что быть вожатым занятное дело. За окном уже светила луна.
- Да нет, на то, что ты кричишь, спать им мешаешь.
- Нечем не угодишь. Да, тут с тобой заместитель директора хотела поговорить, что-то на счёт того, чтобы ты снова встал на отряд.
- Я же сказал, что не встану. Одно и тоже каждый день. Ей не надоело.
- Я точно не знаю. Может что-то другое. Она сказала, что зайдёт вместе с обходом.
На улице вспыхнули фонари. Значит, охрана пошла на обход. Парень вышел из комнаты. Он и вправду был хорошим вожатым.
Я взял полотенце, снял носки. Душ располагался чуть дальше по коридору. Я захлопнул за собой дверь и закрыл её на щеколду. Раздевшись, включил воду. Горячая вода пошла из крана где-то минут через пять. В душевой уже было жарко. Плитка кое-где отвалилась, обнажив серую массу бетона. Я взял чей-то шампунь, намылил голову и смыл пену. Постояв ещё немного под горячей струёй воды, я завинтил кран. Вытерся полотенцем и, открыв дверь, вышел из помещения. По дороге в свою вожатскую, я выключил свет в душевой.
Когда я заходил в свою комнату, в другом конце коридора начал мелькать «фонарный зайчик». Обход уже пришёл. Я быстро надел новые носки, натянул свежую футболку и вышел в холл. Там уже стояло несколько охранников и пара воспитателей, облокотивший о стену, в противоположном углу, стояла заместитель директора. Она была одета в джинсы и джинсовку. Вообще она была вся джинсовой. Медленно оторвавшись от стены, она направилась в мою сторону. Я понял, что сейчас будет не очень приятный разговор.
- У меня к тебе есть предложение. Хватит прозябать в подмене, такой талант пропадает...
- Я не хочу вставать на отряд! Что, я плохо выполняю свои обязанности?
- Мне всё равно, но директор хочет, чтобы ты взял себе третий отряд.
- Я не хочу вставать на отряд, что у них там, дисциплина плохая?
- Нет, просто их там всего двое, нужен третий!
- Но почему именно я, я что, самый левый. У нас в подмене куча парней!
- Я же сказала, директор хочет, чтобы встал ты. С завтрашнего дня принимай отряд.
- Это похоже на ультиматум.
- Это и есть ультиматум.
Она развернулась и пошла за уже уходящими охранниками.
Я стоял посередине холла. Я не знал, чего я хочу. В этот момент я думал о том, что сейчас на даче ребята жарят шашлык и пьют холодное пиво и холодную водку. До моего правого плеча кто-то дотронулся. Это была та самая пионерка, что заходила ко мне сегодня вечером.
- Я всё слышала. Вся наша палата слышала. Ты никуда не будешь вставать. Ты останешься с нами.
- Жизнь вообще странная штука... Иди спать.
Я развернулся и направился в холлушку. Я постучал и открыл дверь. В комнате сидели две девушки. На столе были разложены конфеты и пара пачек печений.
- Ну что, переселяешься?
- Да...
- Чаю хочешь?
- Нет, я сегодня никуда не пойду, спать хочу.
- Ладно, спокойной ночи...
Я вернулся к себе в вожатскую, выключил свет, закурил сигарету и лёг на кровать. Докурив, я кинул бычок в пепельницу и, перевернувшись на другой бок, уснул.


Мне снилось, что я плыву. Я находился где-то на берегу Чёрного моря. Повернув голову, я увидел каменистый пляж. На берегу стоял кто-то, кто-то очень знакомый, весь в белом и в чёрных очках. Он помахал мне рукой, я повернул голову и поплыл. Я постепенно удалялся от берега всё дальше и дальше, до тех пор, пока не понял, что больше не различаю ничего, кроме синего горизонта.

In the end.



- Я боюсь, что не вернусь больше сюда.
- Нет, ты приедешь. Ты вернёшься.
- Я не знаю, в твоих словах столько уверенности!
- Зато я знаю, поверь.



(с) сперто из блогов

[vvk]

Коридор.

Коридор был старым. Конечно, администрация пыталась представить это место новым, но это было маловероятно, здесь всё дышало прошлым. Не помогал даже ремонт, который проводился здесь ежегодно. В коридоре было темно, и это было не удивительно, ведь было 4 часа ночи. Только в самом конце, из-под двери, тянулся маленький лучик света, и журчала вода.
Но не только звук журчащей воды нарушал тишину помещения. Дверь одной из комнат была тоже приоткрыта, и оттуда доносился детский шепот. Если подойти к этой двери поближе, то можно спокойно, не напрягая слуха, разобрать, что говорят дети. Сегодня палата № 7 обсуждала одну старую историю. Рассказывал её один пионер, который уже не первый раз был в этом лагере. Эта история не была страшилкой, которые дети любят рассказывать по ночам, пугая друг друга, она также не была смешным случаем из жизни, нет, это была настоящая легенда. Ведь у каждого старого места есть легенда, а в некоторых случаях даже несколько. Никто не знал, откуда она взялась, кто рассказал её впервые, не знал этого и сам рассказчик. Быть может, её придумали такие же дети, или она по правде приснилась одному человеку, это было не важно. В неё можно было верить, можно было, с той же лёгкостью, не верить, но одно оставалось неизменно. Она повторялась из года в год, из уст в уста, ночью, в этой палате. И начиналась она всегда неизменно…

… Давно, когда отряды водили на Озеро встречать рассвет, один пионер решил прилечь у костра. И вроде бы он только закрыл глаза и сразу же открыл, но все, кто окружал его на берегу, куда то исчезли. Костёр не горел, и не было рядом вожатого. Он испугался, решил, что его забыли разбудить и ушли без него. Он попытался подняться, но не смог, его, как будто приклеили к земле. Тогда он испугался ещё больше, и захотел закричать, но не смог, потому, что не было звука в его словах. Вдруг он увидел человека сидящего на берегу Озера. Он мог поклясться, что секунду назад этой фигуры не было. Лица человека не было видно, потому, что он сидел к нему спиной. Незнакомец говорил.
- Придёт время, когда это место будет заброшено и придёт в упадок. Придёт час, когда все кто был здесь, забудут его. И не будет у людей, кто приедет сюда, цели. Из года в год здесь будет всё хуже и хуже. Настанет миг, когда покажется, что всё, настал конец. И будет долго длиться это время. Но нет в мире ничего вечного. И когда последнему человеку покажется, что уже не вернуть прошлого, придёт он. И придёт он не с опущенной головой, а гордо поднятой. И скажет он, что вернулся, чтобы снова работать здесь. И вернётся в месте с ним надежда. Не будет уже место горю. Но будет это не скоро, так что проснись, и встреть рассвет на озере в последний раз, ибо с этого момента начнётся сбываться то, что сказал я. Проснись же…

И он проснулся, в тот миг, когда тьма сгустилась ещё сильнее, Но вдруг горизонт стал светлеть, всё ярче и ярче. Медленно вставало солнце. А на следующее утро, директор на линейке сказал, что лагерь ходил на озеро, встречать рассвет, в последний раз. И вспомнил он тогда свой сон. И понял, что вовсе не сон это был. И начал он рассказывать его всем, но никто не верил ему, кроме его друга. И на следующий год его друг рассказал её другим детям. Так и рассказывают её из года в год, но верят в неё всё больше и больше. А то, во что верят, всегда сбывается.

Наступал рассвет, голоса детей стихали, уступая место пению птиц на улице. Коридор медленно наполнялся светом. В вожатской зазвонил будильник.


(с) сперто из блогов

[vvk]

Минусы воспитания

День прошел, и слава Богу… вот уж новый настает. До журнала добралась в глубокой ночи, выжатая, как лимон, не…до…исполненная, но с чувством не… до… выполненного долга. Самое время для небольшой байки.

В 97 году я работала вожатой в пионерском (пардон) летнем оздоровительном лагере с жизнерадостным названием «Островок». Если вдаваться в мелкие подробности, то из-за недостатка зарплаты персонала наличия рвения трудоспособности работала я - методистом. Это давало единственное, но бесспорное преимущество – отдельную от всего вожатскую на одноу рыло морду лицо. Плюс: в моем домике не было детских отрядов – можно было пить водку и курить. Ни не для кого не было секретом, что в благословенный сончас вожатые группировались в моей комнатушке – выпить кофе (молчать гусары, вожатые спят пьют кофе только по ночам), покурить да и просто помолчать, отвести в тишине души.

И в этот день (а нужно сказать был он особо хлопотным – в лагерь нагрянула комиссия количеством лиц двадцать. Все лица были ужасно официальные и дотошные) всё было точно также. Нас распустили, дети дружно сопели или делали вид, что сопят. Вожатскую братию разбросало по комнате, что говорится, кого куда ноги донесли. Леня (Леонид Геннадьевич, радист и слабость всех девичьих сердец) рухнул на пол ближе всех к двери и сосредоточенно потягивал ментоловую сигарету, дожидаясь пока мы с Наташкой сварим кофе. Макс с Вовкой проигрывали друг другу третью партию в шашки, Лена и Юлька дремали на моей кровати, когда дверь снесло едва метровым ураганом.

- Нааатаааааальяяяя Евгинениевна! – вопило восьмилетнее чудо под кодовым именем Света Ливанова из шестого отряда. – Натааалиииияяяя…

- Стоять! – рявкнул, не вставая, уронивший от испуга сигарету, Леонид Геннадьевич.

Взъерошенное чадо застыло буквально на его ногах.

- Ты как вошла? Кто тебя воспитывал? Как нужно войти?

- Леонид Геннадьевич! Леаниии…

- Стоять, я сказал? Ты что, маленькая? Еще раз спрашиваю: как нужно войти? Подсказываю, что нужно сделать?

- Постучать – простучала зубами Ливанова.

- А потом?

- Спросить…

- Что спросить?

- Наталья Евгеньевна… можно войти?

- Отлично! Молодца! Теперь айда за дверь и все заново…

- Лень, перестань… - тихо попросила я.

- Что значит «Лень», Леонид Геннадьевич, Наталья Евгеньевна. Кто Вас, Наталья Евгеньевна, воспитывал? Мы тут с Вами не в бирюльки играем. Эта коза, если ближе к делу, вообще спать должна! Я же не спросил её, кого рожна она носится по лагерю? Вышла (Свете) - постучала - спросила – вошла.

Света послушно юркнула за дверь, тукнула по нему кулачком и влетала с воплем:

- Наталья Евге…

- Снова! Вышла. Постучала. Спросила. Получила ответ. Вошла. Поняла? – Леонид Геннадьевич нахмурил знаменитые брови.

Света молча выскользнула за дверь. Через пару минут раздался тактичный стук. Тонкий голос тщательно, чуть ли не по слогам, поинтересовался у Леонида Геннадьевича «нельзя ли войти» и, получив согласие, тихая, как никогда, Света Ливанова из шестого отряда тенью шагнула к нам.

- Молодец! Вот так бы всегда, Что ты хотела сказать?

- Наталья Евгеньевна… (Света вздохнула) а Сережка Пирогов из второго отряда пошел топиться…

- Куда? Когда? Ты чего дура молчала? – взвыла толпа сразу проснувшихся вожатых.

- Полчаса назад – с достоинством ответила Света и смоталась от греха подальше.

Еще через минуту ошалевшая комиссия наблюдала, как толпа всколоченных вожатых с гиканьем скатывалась по направлению к Волге.

Почти час мы бродили по протокам, заливам, близлежащим пляжам. Бабы скулили и всхлипывали. Юлька (вожатая второго отряда) устала перебудить допросить вверенный ей состав оболтусов и доложила нам, что Сережке отказала Маша Г. из первого отряда... потанцевать на прощальной дискотеке, хотя до этого (ряд различных эпитетов) обещала. Что он давно обещал сбежать или умереть, чем дожидаться пока его (ряд эпитетов) Машка будет вертеть жопу с тупым (ряд эпитетов) Гестаповым. А разница то в пять месяцев! И плевать, что он на голову выше Сережки. Да он в отряде всех уже достал… а Волга искрилась под солнцем, мягко плескалась у наших ног. Эхо разносило голоса, не возвращая ответа… Пора было сдаваться начальству. Кончался сончас, без пяти пять минут назад, как Леня должен был трубить побудку, когда за поворотом, под лестницей Вовка разглядел скукоженную фигурку.

- Сережа… - позвал Леня.
- Я час плавал – искренне, не поднимая голову, доложил самоубивец – а помереть не смог. Мама там… батя…
Лёня осторожно присел рядом.
- Я – трус? – глаза Сережкины светили недетскими слезами.
- Нет. – тихо ответил Леонид Геннадьевич и заорал: - ЭТО ОНА ДУРА! Дура! Каких много! Знаешь, сколько еще таких дур ты встретишь? Ты себе не представляешь! Но ни одна, ты слышишь, ни одна дура не стоит того, чтобы час плавать... Ни одна!
- Даже Елена Александровна? (будущая жена Леонида Геннадьевича, вожатая второго отряда)
…
Пока Лёня моргал глазами, я утерла Сереге слезы, пообещала свернуть шею Гестапову своими руками, если ему (Гестапову) приспичит, потанцевать с ней (Машей Г.) на прощальной дискотеке, что кроме дур на свете достаточно других баб дел. И присмиревшая наша компашка рванула трубить подъем и жить свой день дальше.

Вот так.





© сперто из нета...

[Электровеник]

Не полностью о лагере. Но моё.

Высшая мера.
Она вышла из своего кафе в утреннюю пустоту улицы. Ровно восемь шестнадцать. Ровно минута с того времени, как она должна была прийти в кафе. Теперь у неё было целых сорок четыре свободных, и, куда их сейчас деть, она попросту не знала. И она просто пошла.

Она шла по улице так же, как шла обычно по жизни – чёткими, выверенными шагами, как нож по миллиметровой бумаге. Казалось, она просто не может сделать шага в сторону, потому что за ним обязательно последует расстрел – высшая мера, к которой она приговорит себя сама.
В её жизни просто не должно было быть никаких эксцессов. Уже почти пять лет она жила по одному распорядку. Ровно в шесть сорок подъем, пробежка, тренажёры. В семь двадцать макияж. В семь пятьдесят, и ни секундой позже, - она обязана была выходить из дома.
Её никто нигде не ждал, но в восемь пятнадцать она неизменно заходила в одно и то же кафе, заказывала двойной моккачино и шоколадный маффин, брала в руки свежий номер «St.Petersburg Times» и, казалось, уходила ненадолго в себя. Но ровно без пяти минут девять к ней подходила её официантка, изящным движением руки опускала на столик блюдце со счётом и отходила на почтительное расстояние, как полагается по официантскому этикету – чтобы не мешать клиенту расплачиваться. Она всегда оставляла в этом кафе одну и ту же сумму – стоимость кофе и маффина плюс чаевые. Ровно тридцать процентов и ни копейкой меньше. Официантка забирала деньги, говорила ей «До встречи» и провожала глазами.
Сегодня официантка, не дожидаясь её заказа, объявила ей, что шоколадные маффины не завезли, и не будет ли посетительнице угодно что-нибудь другое. Но та лишь встала и вышла из кафе. Другого она не хотела. Другого для неё не существовало.

Итак, восемь шестнадцать. Привычный ритм жизни был нарушен, пожалуй, в первый раз с того момента, как она сама себе его установила. Пять лет назад, когда поступила на математический факультет государственного университета.
Математику она не любила с начальных классов. Но, пытаясь доказать что-то то ли себе, то ли другим, получила аттестат с отличием и пошла изучать высшую математику. Высшую – звучало примерно также, как «высшая мера». Странная параллель, игра слов, на которую она не могла позволить себе обратить внимание. Слова не были её специальностью, а, значит, они для неё не существовали.
У неё была такая странность – она делала лишь то, что хотела, а хотеть она могла лишь то, что для неё существовало. Или наоборот – понять этого не могла даже она.

Восемь двадцать. Даже не сесть в сквере с газетой, естественно, она забыла её взять. Она подняла голову и не поверила своим глазам. Он.
Его видеть она точно не хотела. По крайней мере, не сегодня. Тем более, не сегодня, когда всё и так идет не по плану. Он для неё не существовал почти пять лет, и она искренне надеялась, что мир достаточно велик, чтобы не заставить его существовать вновь.
Когда-то давно она была простой школьницей. Да, слегка амбициозной, с претензиями к себе, но, в общем-то, казалась окружающим нормальным человеком. Она не загоняла себя в рамки цифр, любви к которым не питала, и предпочитала им живое общение и вообще слова. Слова устные и письменные были частью её жизни, она обожала задушевные разговоры с подругами, секретики с матерью и игру с малышами. Она всегда была активисткой и помощницей завуча по воспитательной работе. Дети её любили, и она отвечала им взаимностью. Ей прочили работу вожатой, и, закончив школу, она сдала экзамены в педагогический вуз, и, не дождавшись результатов, уехала работать в лагерь. Место для неё, естественно, было найдено.
Она с детства пыталась забыть своё полное имя, заменяя его коротким «Тина». Вожатая Тина. Звучало, и дети её запоминали.
Он работал в этом лагере уже два года и дослужился до звания старшего вожатого. Он думал, что имеет право на всё, и поэтому называл её полным именем, что приводило её в неистовство. Он ей безумно нравился, он отличался от всех мужчин, которые окружали её раньше – бывших одноклассников, тупые шутки которых не вызывали даже тени улыбки, лысеющего пьяноватого соседа, который каждый вечер пялился из окна та то, как она возвращается домой… Он был другим, в разговоре с ним она чувствовала себя, в конце концов, слабее и женственнее, чем казалась окружающим. Но она не желала себе в этом признаться, и поэтому просто делала вид, что бесится, когда он обращался к ней с самыми дежурными фразочками. Называя её полным именем.

– Теона, не забудьте, что в тихий час сегодня планерка.

Теона. Она не верила в Бога, поэтому имя это носить не хотела. Но ему она прощала даже это, хотя, по сути, могла не прощать. Ибо просить прощения мог только близкий человек, а он им не был. До поры до времени.
Последняя дискотека дала младшим вожатым немного свободы. Пока дети развлекались, им было разрешено отдохнуть и заняться всем, чем угодно. Она еще не знала, что для неё расставлена ловушка, и легко попалась в неё. Какая свобода без алкоголя? Дискотека длилась три часа, и девушки спокойно наслаждались огнём костра и бутылкой вина на троих. А потом пришла администрация в лице старшего вожатого и объявила, что они будут наказаны.
Наказание первой должна была нести она. Он сделал вид, что схватил её за руку и повёл к директору, а, на самом деле, они пришли в его комнату в общежитии. Её разморило от алкоголя, поэтому она даже не боялась и не кричала. Больно не было, только чуть-чуть странные ощущения. А потом приятное тепло по всему телу и радость оттого, что не надо спать в вожатской и всю ночь прислушиваться к шуму в коридоре.
Наутро он попытался поцеловать её. Но опьянение уже прошло, и она инстинктивно оттолкнула его. Он удивился и произнёс лишь два слова. Те два слова, которые определили её жизнь.

– Как ребенок.

Она не желала быть ребенком. Спешно натянув сарафан, она в последний раз посмотрела ему в глаза и вышла из общежития. Приехав в город, она забрала документы из педагогического и поступила на высшую математику. Она больше не желала иметь ничего общего с детством. Такого понятия для неё больше не существовало, равно как и его.
Математика оградила её от нежелательных социальных контактов, математика стала всем её существом, и вскоре точность и чёткость стали её девизом, как были они девизом высшей.


Он шел ей навстречу, но заметил её еще издалека. Пока она находилась на безопасном расстоянии, он разглядывал её, как смотрят на новый экспонат в любимом музее. Она изменилась за эти пять лет, и это было заметно даже с расстояния от Луны до Земли. Походка её стала жестче, и уже не скажешь, что это младшая вожатая Тина бежит на планёрку. Впрочем, так уже давно и не было.
Почувствовав взгляд в упор, она остановилась. Он. Его видеть она не хотела, тем более, сегодня. Но было уже поздно делать вид, что она его не заметила. Случайная встреча глаз обязывает к продолжению беседы, даже, если она оборвалась пять лет назад. Он и продолжил.

– Привет.
– Здравствуй.
– Теона, ты, видимо, не узнала меня, моё имя…
– Не утруждайся представляться. По одному лишь обращению узнала, – перебила она его на полуслове, так и не услышав имя, которого для неё не существовало пять лет. – Скажи, чего ты хочешь?
Он очень удивился и в тот же момент понял, что хочет её. Не ту девочку-вожатую из прошлого, а именно её, женщину, чью силу он почувствовал с первого её слова.
– Рад тебя видеть через столько лет. А ты не изменилась, остаёшься всё такой же очаровательной. Как ты? Учишься еще, или уже нет? Как мама? Как жизнь вообще?

Ему было необязательно знать, что мама умерла в то лето, когда она забрала документы из педагогического института. Он бросал сотни ненужных вопросов, дежурных комплиментов, как будто заново пытался ей понравиться. Она не ответила ни на один его вопрос, лишь учтиво приподняла вверх уголки губ и задала свой вопрос снова:
– Так чего ты хочешь?

И он принялся рассказывать о своей жизни, о лагере, о детях. О сокращении в штате и о том, как несправедливо, что выгнали именно его. И он уже три года не может найти себе постоянной работы. И эта встреча с Теоной, видимо, судьбоносна, потому что именно сегодня он просто так слонялся по улицам, в надежде попасть под какой-нибудь утренний трамвай.
Она слушала его и с каждым словом всё больше понимала, как жалок и ничтожен на самом деле тот, кого она когда-то считала отличным от всех. Она не смогла бы соврать, если бы он спросил, насколько он изменился. Ей было противно, но она слушала всю его исповедь, потому что нужно было занять время. Ровно без пяти девять она вновь подняла уголки губ, и он тут же замолчал.
– Прощай, мне надо идти.
От кафе до остановки девятичасового автобуса идти было ровно пять минут. А от этого сквера – три. Но она решила оставить в запасе две минуты, чтобы прийти в себя. Он промолчал, видно, даже не понял, что она уже уходит. Лишь проводил её глазами и повернулся к дороге, чтобы перейти её в неположенном месте – просто потому что захотелось перейти.

На часах было девять ноль две. Она еще не припоминала случая, когда автобус опаздывал. Мимо остановки промчалась скорая с включёнными мигалками и исчезла за поворотом. Автобуса так и не было.
– Скажите, а что случилось там, за углом?
– Да ничего, девушка, не волнуйтесь. Там парень какой-то под автобус попал.

[vvk]

Добро Всегда Побеждает Зло

Однажды, давным-давно, во времена беззаботной юности у меня был свой маленький бизнес. Свой микроскопический источник дохода. Персонал состоял из 3 человек, включая меня. Я, естественно был Директор, это же мой бизнес. Так вот, однажды я составил свод правил с целью поднять моральный дух нашего маленького коллектива в период прогнозируемого месячного спада. Правила были напечатаны на листе А4 и были пронумерованы и вывешены на стену:
1. Во всем всегда вини себя
2. Не кради чужие эмоции
3. Не жди похвалы и награды
4. Всегда ищи причину в себе
5. !
6. Всего, чего я хочу, я могу добиться сам
7. Если ты просишь что-то, то ты должен точно знать, что это
8. Если мы способствуем халяве, то убиваем личность
Вы правильно обратили внимание на пункт №5. Я случайно пропустил строчку и обнаружил это только когда список уже торжественно висел и все читали его и так же как вы, задали этот незатейливый вопрос: «А где пункт №5?».
На следующий вечер в пустующем пункте номер 5 появилась надпись.
Это было вступление к моему рассказу. Я еще вернусь к пустому пункту в моем рассказе. А теперь собственно история под названием
«Добро Всегда Побеждает Зло»
Мой давний друг недоумевал на другом конце телефонного соединения:
- Ты странный, если не сказать жестче. Зачем ты каждое лето теряешь по 50 тыс руб в неделю? К тебе в очередь стоят невесты, и ты их всех отправляешь ко мне со словами: «Он тоже отлично снимает свадьбы, к тому же дешевле!»
Он еще немного поудивляется, попредлагает проценты от съемки (для вежливости) и в конце ежегодно спросит: «Ну что ты находишь в старых советских лагерях?»
Как объяснить ему чувства, вызванные невидимыми ниточками отношений, возникающих за 2 дня и длящихся 3 недели, но поднимающих волну эмоционального цунами, оставляющего после себя развалины товарно-денежных отношений.
- Меня зовут Жанна. Я люблю читать книжки и ездить на море. Я родилась в год кобылы и дева по гороскопу.
- Меня зовут Игорь. Я не родился в год кобылы и не дева по гороскопу. Я делаю людей лучше. Когда их фотографирую, они выглядят красивее снаружи, когда рассказываю истории, они становятся красивее внутри.
Сегодня я расскажу вам историю про добро, зло и вечное счастье.
Свечка. Кружок замкнут. Выход один – брать свечку в свои руки и говорить. Все смотрят друг на друга и даже если у тебя нет причины смотреть в глаза девушкам напротив, ты все равно делаешь это. И они улыбаются тебе в ответ. Пламя свечи дрожит и очертания лица резонируют с эмоциями, переполняющими говорящего, и он пытается выразить словами чувства, и сделать это труднее, чем смотреть в глаза девушкам напротив. Девушкам, которых еще утром ты, стесняясь, путая имена, вызывая улыбку смущения, спрашивал о чем – то, вынужденно прикасаясь, готовясь к очередному отрядному номеру. Какие вы, такие с вами.
Как описать пламенное чувство восторженности, возникающее после лагерного концерта, где твои волосы проносились легко касаясь моего лица, где слой всеобщих улыбок толстым слоем искрящегося юмора навсегда прячет под собой серость злобы и одиночества. Если бы мы не приложили столько сил, мы бы так сильно не мучились.
Когда ты по сценарию взлетала и опиралась на мои плечи, а я поддерживал тебя за хрупкие коленки в тоненьких чулочках пока ты сияющими глазами смотришь в зал.
Я забыл, что шутить с женщинами об их недостатках можно только в случае жгучего желания расстаться с ними навсегда. Так и здесь: молоденькие, еще совсем детские лица озлобляются после необдуманной реплики: «Зацепились длинными носами». Некоторые из вас прекрасны в гневе и невинной ярости. Но объектом ярости стал я. И это плохо. Климат взаимоотношений зависит и от погодных условий характеров.
Как ему объяснить эмоции, с которыми я запираюсь в своем тонированном наглухо автомобиле и слезы катятся от вида бумажного сердечка с нацарапанной кисточкой и зеленой краской именем «Жанна», которое я обменял на такое же, с надписью «Игорь». Здесь эта невидимая ниточка между мной и моей памятью о ней, когда я чувствовал ладошками ее плечи, когда она кивала в ответ на бред о звездах и море.
Я помню каждого из вас.
Я помню Сашу, покорившего березу, когда на глазах у всех девушек отряда, под вздохи и оханья, он неумолимо одолевал сантиметр за сантиметром и спрыгнул с обратной стороны сетки весь в следах от березового поцелуя, а все вы смотрели на него восхищенными от недоумения глазами в которых отражался отголосок страха: «Неужели и мне придется так же целовать березу?»
Я помню глаза Наташи, блестящие от надежды на восхождение среди равных в поисках славного титула «Лидер». Между нами часто искрило по этому поводу, но джентльмен всегда пропустит девушку вперед. Чтобы посмотреть на нее сзади.
Я помню вопрос Любы: «Мне лучше с закатанными рукавами? Ну скажи как мужик!» Никогда не забуду ее квадратные глаза, когда я ответил ей: «Я не мужик, я мужчина». Всего секунду она молчала. И я был удивлен, что она поняла. «И рукава тебе лучше закатать, потому что обнаженная женская кожа всегда выглядит соблазнительно, правда зачем тебе это здесь?» Женщина даже в этом возрасте остается женщиной, даже если ей всего 19 лет и она еще не привыкла смывать боевую раскраску на ночь. Кто с умом к ней подойдет, без ума от нее останется.
Я помню идеальную прическу Илоны. Прошло 3 дня, а ее водопад по прежнему шелковисто колыхался на еще девичьих плечах, когда она мило грассировала французским Р-Р-Р, слегка волнуясь от повышенного внимания к ее хрупкой фигурке.
Я помню веснушки Оли, которые она получила от возлюбленного в обмен на любовь к солнцу. Я тайком разглядывал их пока, мы шли в первый вечер к корпусу, и обещал забрать их с собой вечером перед разъездом. Мысленно забрать. Я еще раз говорю тебе спасибо, Оля, за то, что именно твои глаза была напротив меня в ту секунду, когда сознание снова вернулось к моим бренным чреслам. Мы быстро нашли с тобой общий язык. Им оказался русский.
Я помню Настину улыбку, когда она торжественно зачитав девиз, улыбнулась одними краешками ресниц и скомкала очаровательные губы в ожидании нашей реакции. И как снова расцвел бутон розовых створок, когда мы одобрительно закивали.
Я помню растворяющий взгляд Гали, когда она выручила свою золушкину ножку в блестящей лакированной туфельке из - под моего подкованного каблука. Глаза у нее… Я бы утонул, но Аня вовремя спасла. На не сложившихся отношениях всегда лучше ставить точки, чем кляксы.
Я помню пауков, мохнатые ноги которых лежали на твоих мягких нежных ладошках, твои губы смачивал розовый язычок в те моменты, когда пауки послушно прижимали к ватману свои пухлые лапы.
Я помню все. Или почти все. Потому что память – это все что остается с человеком один на один. Если не считать потерянную совесть. Мы разъезжаемся по домам.
Я помню твои глаза. В этих глазах отражались все краски мира, отражались листья, небо, бескрайние поля и леса, озёра и реки, не было цвета или оттенка, который они не могли бы передать. Они звучали песней, изливались любовью, они жили, они были наполнены душой, и каждый, кто заглядывал в эти глаза, оставался пленён навсегда. Их незримые чары преследуют меня до сих пор - днём и ночью. Это волшебно и пугающе, это манит и не отпускает - это осталось со мной навсегда. Здесь я должен был бы произнести ее имя, но не скажу. Потому что глаза наши с ней одного цвета. Я сам был удивлен.
Моя улыбка и светящиеся глаза вызывают недоумение в электричке и в метро. На лбу написано: «Я только что был в другом мире, где деньги не главное!» Как всем им объяснить, что они потеряли, пока гонялись за призраком эфемерной горы денег.
Постепенно все выходят по одному, по-двое. Как всегда мне везет. Я остаюсь один, потому что моя станция дальше всех. Я выхожу из последней двери последнего вагона метро. Осталось 20 дней до заезда! Я буду считать… Я буду вспоминать…
Сегодня подслушал на савеловском рынке разговор продавцов: «У меня два высших образования, вокруг одни звезды – послать некого». Жаль, что на границе добра и зла нет таможни. Каждая деятельность должна быть морально оправдана. Например: «Я директор по продажам сигаретного BP». Цель – продать побольше, заработать еще больше. Какое моральное оправдание?
Или: «Я вожатый в лагере». Цель – формирование нравственной личности в гармонии с природой. И что бы вы выбрали? Я свой выбор сделал – заезд через 18 дней. Я целое лето буду вожатым в детском лагере!!! И мой труд имеет твердую моральную основу. Потому что истинные ценности для всех людей одинаковы. Я видел в жизни много зла, но и оно не изменило моего отношения к добру.
Мы постоянно слышим, что добрые поступки поощряются, а злые наказываются, но почему – то в окружающем нас мире не добавляется добрых и тем более не уменьшается количество злых. Но это не значит, что не стоит пробовать. И каждый пробует по-своему.
Главное: «Верить в то, что ты делаешь!»
Именно эта фраза вечером следующего дня появилась в пункте №5: «Верь в то, что ты делаешь!»
Вот и все. Встретимся в сентябре на улицах столицы. Вы меня легко узнаете. Я буду улыбаться. Тебе, читатель, осталось лишь ответить на последний вопрос: «Поставишь ли ты точку в названии истории после слова ВСЕГДА ?


PS. В рассказе описан инструктивный лагерь. Это мероприятие с 1 по 3 мая, когда весь педагогический коллектив выезжает в лагерь с целью проведения тренингов на командообразование и с целью поднятия уровня новеньких вожатых. Детей в это время в лагере нет.


(с) сперто из блогов

[vvk]

В лагере заканчивалась смена или три танкиста и розовая пантера...


В лагере заканчивалась смена.
В корпус зашла медицинский работник и всем объявила звонким голосом

- Всеем запраавить свои кровати! – Сказала она нараспев, - придут люди с сан-эпидем станции! За все несоблюдения норм попададёт воспитателям, – она заглянула в крайнюю комнату мальчиков и оторопела, - ах!.. – произнесла она, выпрямившись в осанке, - вы же не хотите подставить своих воспитателей?! – Крикнула женщина в коридор, хмуря брови, глядя на мальчиков.

- Нееаат!!! – откликнулись в коридоре.
- Ннееа..
-М – км!

Замотали головой мальчики, сидя на небрежно закинутых покрывалом кроватях. Один из них – Костя Дроздов – сидел на кровати верхом, теребя подушку, и смотрел на медработника своими чистыми открытыми глазами. Димка дожёвывал яблоко, Миша сворачивал крепче в трубочку полотенце.

Входная дверь хлопнула, и в холл вошла вожатая в рваных джинсах, споткнувшись о чьи-то жёлтые сланцы.

- Что там происходит?! Почему проверяют детей без меня?!.. Галя! Ты где? Ваня! Почему ты крутишься-иди-в-свою комнату. Гааля! К тебе мама приехала уже, Валя, к тебе пришли! – Галя и Валя были сёстрами-близнецами, (их очень сильно опекали родители, и поэтому даже приехали раньше времени забирать домой). Это кричала вожатая, которую звали Лена, и у которой уже кругом шла голова под конец потока. В холле кружились дети, не обращая внимая на вожатую и медработника, и только вошедшая следом воспитательница Нелли Викторовна - грузная женщина с гнездом на голове – смогла всех успокоить одним жестом.

- Ушли! – Ухнула она басом, из глубин диафрагмы, махнув рукой от плеча, как это делали гитлеровцы.

Дети все разбежались мигом, и даже Стасика с Лёшей, которые мирно смотрели матч, перебирая шашки, как ветром сдуло. (Стасик и Лёша, казалось, были такие же мелкие, как и сами шашки)

По всей видимости, отряд успокоился. Нелли Викторовна погрузилась на диван, нажав кнопку пульта; её коричневое платье «в листочек» прекрасно сочеталось с причёской.

- Коость, Миишк, - серьёзно обратился к собратьям по кроватям человек с рыжей шевелюрой, чьё лицо было облачено веснушками, а глаза заключены в оправу очков, – а сан-эпидем станция – это станция святого Эпидема?..

Из комнаты послышался хохот.

- Мальчики, так нехорошо шутить, - сказала вожатая Лена, - как хотите, но чтобы этого компота здесь не было из носок, - она указала в ванну, - винегрета из рубашек и бутерброда сами знаете, из чего.

- Из чего?? – Серьёзно откликнулись мальчики.

- Из одеяла, - сказала Лена и улыбнулась, собирая лохматые волосы в хвост и умчалась.

- Аа.. – Сказал Дима, вытаскивая откуда-то из-под подушки бутерброд с сыром.

…

- Бу-де-те? – предложил он внимательно следящим за его движениями Мишке и Косте.

- Хаха! Нет, Диман, спасибо, не надо!! – Развеселились они, - у нас свои есть, в тумбочке! – и повалились на кровати.

- Ну, вечером, кушать я хотел, - будто оправдывался Дима, глядя в пол, - только я, наверное, спать хотел больше, потому что заснул… Правда, снилась мне, опять же, еда.

Всё на этаже закипело, дети начали возиться и даже целую минуту никто не высовывался из своих комнат, которые были в аварийном состоянии. Под конец потока у детей отыскивалась (естественно, в соседних комнатах) куча вещей, которые они потеряли в начале: нитки, старомодные панамки или тёплые штаны, которые кто-то когда-то решил ни за что не надевать, полотенца для ног, колпачки от пасты, вторые носки, засохшие пузырьки лака для ногтей и даже! рулон туалетной бумаги, что немного насторожило вожатую Лену. Но, как это всегда бывает, нашлись и такие дети, которые решили отложить уборку на полчасика и пойти поиграть всё в те же шашки-шахматы, потому что все кружки сегодня отменили, и на уборку было полдня времени. Словом, вскоре в корпусе снова воцарился свящённый Шум-и-Гам. А в крайней комнате мальчиков – Димы, Кости и Миши – и подавно бушевала целая стихия. Ребята очень сдружились за эту смену: дрались полотенцами понарошку, по очереди караулили засыпающих дежурных, втроём ходили ловить сусликов и тушканчиков на поле, в общем, всё, как у нормальных мальчишек. А в первый день заезда они никак не могли решить, кто где ляжет спать, и поэтому твёрдо решили менять спальные места по часовой стрелке. От этого в их комнате за три недели образовался ужасный беспорядок, ещё более неорганизованный, чем в других детей, потому что, например, в такой же крайней комнате, только в противоположном крыле, беспорядок был более-менее адекватный. Там жили девочки. Оля, Марина и Таня Горелукова.

…

Таня лежала на своей кровати, одна в комнате, положив ногу на ногу и читая большого формата книгу. На голове её красовался большой розовый бантик. Неспеша переворачивая страницы она была похожа на величественную розовую пантеру, кстати, так её и прозвали мальчишки. Она ждала девочек, чтобы убраться вместе.

В комнату вбежали девочки, крича наперебой

- Танька! Танька! Пошлии скорей!

- Что такое? – спокойно удивилась Таня, не разделяя веселья.

- Танька, ну пошли же скорей! Брось ты эту книгу! – Оля и Марина стали стягивать маленькую пантеру с кровати вместе с одеялом.

- Да ха-рош! – Таня встала. Мгновенье спустя она снова опустилась на кровать и спросила, уже улыбаясь

- Что случилось?! …

- Таак, девочки, садимся, щас всё обсудим! – скомандовала Марина, закрывая дверь.

- Кароче,.. - начала своё повествование Оля, - все мы видели, какой беспорядок в комнате танкистов! (так они прозвали уже известных нам мальчиков, потому что регулярно, ночью, когда Мишка, Костя или Димка доедали все печенья и апельсины, когда, утолив голод, они чувствовали наступающий на лапы сон, который тоже нужно утолять, кто-нибудь напоследок обязательно вскрикивал: «Мы в танке!» И это значило, что все трое спят. К счастью их соседей, это было не каждый день, потому что и спать они ложились «насовсем» нечасто; но зато воспитатели знали, что если «в танке» - значит правда, ведь танкистам всегда можно верить.)

- Мы играли в шахматы двое на трое…

- … и .. это.… Ну, в общем. Мы проиграли, Тань, - виновато сказала Марина, пряча большие карие глаза в чёлку и каре.

- А.. меня не позвали? – Сказала Таня, блестя глазами. Играли в шахматы с танкистами и, конечно же, мне ничего не сказали?!.. – Таня обиженно фыркнула в сторону, скрестив руки, думая, что такой подлости под конец потока она не ожидала. Ей давно нравился Костик, правда, она никому об этом так и не поведала… Хотела, было, как-то перед сном поделиться этим с Леной – вожатой, но у ней не хватило храбрости, потому что рядом были Оля и Марина, хотя они и выглядели спящими, всё равно было неудобно.

- Таня! Ты сама отказалась с нами идти в комнату к танкистам!

- Да? Откуда же я знала, что вы будете в шахматы играть! Всё потому, что надо убираться, а потом играть! – Оля усмехнулась при слове «убираться»

- Да ты сама же сказала, что на кого-то там обиделась, и не хочешь идти! – сказала Марина, отстаивая справедливость.

- Да, я забыла… извините девочки.

Я обиделась на Костю, за то, что он… - Таня покраснела.

- Что он?? – оживились хором девочки, - он тебе нравится?? – Наконец-то они догадались.

- Извините, девочки…

- Нуу, говори! Партизанка эдака… - Марина стала ходить по кровати.

- Танкиста приметила себе? – Оля прищурила глазки и подобрала ножки. Приготовившись слушать.

- Да тихо вы!

- Ладно уж, скажи. Нам скрывать-то нечего, сегодня последний день. Давай рассказывай! – Девочки настроились на дружелюбную волну.

- Я на него обиделась за то, что суслика мне обещал показать, там, на поле, - Таня махнула рукой в сторону окна, девочки оглянулись, - а он не пришёл, просто взял и не пришёл! – девочки снова посмотрели на Таню, и она развела руками так, что бантик беспомощно заёрзал на её голове.

- Ах, искусствовед недоделанный! /так и хочется сказать хренов – дети так выражаются!:)/- сказала Оля.

- Не искусствовед, а естествоиспытатель, - поправила Олю Марина.

- Всё равно! – сказала Таня, - я его там прождала, а он полотенцами с Мишкой дрался! И водой обливался, я это в окошко видела! Потом ему в форточку пук травы или земли хотела кинуть, но не стала проказничать – тем более, там сетка, я только прокричала, «костя – пудель» и ушла. Он меня заметил, но не стал выходить. /вероятно. девочка хотела сказать кабель))/ … Он забыл – просто стыдно стало, - сказала Таня с надеждой.

- О, мы его целовать не БУДЕМ, НЕТ, НЕ БУДЕМ, - снова загалдели девочки наперебой.

- ??Что за тема про «целовать»!? – Маленькая пантера побледнела.

Тут-то девочки и сознались во всём. Они играли на желание. Двое – на трое, и большинство взяло. Пятёрка заранее договорилась: если выиграют девочки или если мальчиков поцелуют проигравшие девочки, мальчики идут убираться в их комнате, а если девочки не будут их целовать, то будут убирать и свою комнату, и комнату весёлых танкистов.

И тут завязался спор.

- А почему вы играли в шахматы двое на трое?

- А потому что тебя, Таня, не было!

- А тогда должен был третий кто-нибудь уйти!

- Да, например, кому-нибудь сусликов на поле показывать!

- Ах!.. …Ах, так! – Таня не сдержалась. – Вот тогда идите и убирайте их комнату СА-ми! И целуйте их – СА-ми! А Мишка – с у-са-ми! А Костю вообще можете всего зацеловать! И кудряшки общипать! А с Димки – веснушки слизать.

- Фууууу!!! – дружно отозвались обе, - Танька. Да ты чёо!!! Завелась так, как воолчооок! Волчок ты, а не пантера!

- А надо было предупреждать! Что меня ждёт, если я не пойду, и вообще – советоваться! Сами заварили, вот и расхлёбывайте кашу! … А у меня вафли есть! – Неожиданно закончила Таня, схватила пачку и забралась на антресоль. (Дети часто лазили по антресолям, у кого шкафы, конечно, крепкие и ручки на дверях ещё не отвалились).

- Ну… убирайся одна, - пробурчали обиженные девочки уходя; Оля и Марина обиделись за то, что Таня откололась от коллектива, - тоже мне звезда…

…

Тане не хотелось слезать. Она решила, что не слезет отсюда, пока, хотя бы, не съест эти вафли. И тут что-то ей так захотелось плакать, так она не хотела уезжать отсюда ещё вчера! А сегодня… сегодня вечером прощальный костёр, последний отрядный вечер, последняя «убойная» ночь, когда вожатые разрешают НЕспать… А тут такое. Мечта о Косте рассыпалась на глазах, до этого момента она ещё никогда не договаривалась с ним о встрече! Так, чтобы вдвоём… Он ей обещал показать сусликов, которых она никогда не видела! А ей так хотелось, чтобы этот кудрявый мальчик с чудесной улыбкой и голубыми глазами протянул руки, в которых бы сидел чудесный маленький зверёк, пушистый комочек…

- Лучше бы, наверное, этого всего не было, - подумала Таня, хрустнув вафлей. Если выглянуть из закрытой дверцы, то можно было увидеть окно, но ей так не хотелось всего этого видеть, как во сне. Она оперлась спиной на деревянную стенку, запрокинув голову. В соседней комнате кто-то слушал иностранный панк-рок. На антресоли пахло старым деревом, а из форточки тянуло свежим утренним воздухом солнечного леса. Вдруг, она увидела надпись на дверце: «Никогда этого не забуду». Таня стала раздумывать, кто, когда и по какой причине это написал; и ей что-то хотелось исправить, но рядом – ни ручки, ни карандаша, ни фломастера. Только старая сумка с чьими-то вещами. Таня ела вафли, но почему-то, вспомнились мамины щи, рис с котлетами, хотя… до обеда было ещё совсем нескоро! И ей так захотелось домой… и она – заплакала, сидя, совсем одна, на высокой антресоли, над миром этого сумбура, где Оля, Марина и … Костя.




(с) сперто из блогов

[vvk]

Из дневника вожатого 1 отряда на третьей смене


День 1.Заезд.
Отряд – 24 человека. Ребята из Москвы, Твери, Королёва, Мурманска.

Первые наблюдения: среди приехавших из Мурманска явно намечается лидер – Олег Яснев. Все приехавшие из Мурманска учатся в одной школе, знают друг друга не первый год. Из-за этого могут возникать конфликты среди приехавших из других мест. Сразу после приезда Яснев вступил в открытую конфронтацию с приехавшими утром ребятами, конкретно с Анной Тартановой и Ульяной Хованской. Отказавшись объяснить причину конфликта, Тартанова ушла с площадки, где был собран весь отряд на торжественное построение. Хованская, процедив Ясневу «Зря ты это сделал», ушла вслед за ней. Заметки: следить за нарастающим конфликтом и за тем, чтобы это не переросло в открытую конфронтацию между ребятами из Мурманска и остальными, так как большинство ребят явно считают за лидера Анну Тартанову.

Из курсовой работы студента первого курса Олега Яснева «Моё лучшее лето»…

И с самых первых минут мы почувствовали, что лёгкой жизни в этом лагере нам не будет. Многие ребята приехали в этот лагерь не первый раз, они знали друг друга, мы были чужаками.

Но даже среди тех, кто приехал первый раз, как и я, были неприятные личности. Как только эта девица, Аня, увидела Катю Керр, она тут же очень громким шепотом сказала своей подруге:

«Интересно, а кукла Барби привезла с собой домик или она будет спать в своей карете?» – «Я думаю, что её гардеробчик не поместится в нашем скромном шкафчике», – ответила Ульяна Хованская. Катю поселили в одной палате с этими девицами, и я чувствовал, что они будут друг друга ненавидеть лютой ненавистью 21 день нашей смены.

Игорь помогал сестре занести три чемодана в комнату, а я нёс вещи Наташи Поповой, лучшей Катиной подружки.

«Мальчики, вы местные грузчики?» – усмехнулась Ульяна, глядя, как Катя указывает брату, куда ставить её огромные чемоданы.

«А вы местные мальчики? Я была уверена, что это женская палата», – отпарировала Катя.Аня действительно очень похожа на парня, в своём роде разумеется. Потёртые джинсы, мужская рубашка, растрепанная коса. В комнате к тому времени, как мы приехали, уже висели постеры Леонеля Месси и Златана Ибрагимовича.

«Ща как врежу – сразу поймёшь, кто здесь девочка», – Аня подскочила с кровати и быстро оказалась рядом с Катей. Она даже отпрянула на пару шагов, потому что не ожидала такого напора.

«Спокойно», – настала моя очередь вступать в дискуссию.

«Ты тоже нарваться хочешь? Или ты её Кен?» – «Слушай, ты девчонка, поэтому я тебя не трону. Но если я узнаю, что ты создаешь моим подругам проблемы, я придумаю, что тебе сделать».

«Так они обе твои подружки? – состроила удивленные глазки Аня. – Молодец парень!»

«Олег, пойдем, – потянул меня за рукав Игорь. Потом сказал, обращаясь к Ане: – Не трогай мою сестру».

Мы с Игорем вышли из палаты девочек, и я даже не хочу знать, что там творилось дальше. Чуть позже нас всех собрали в холле и стали знакомить друг с другом. Каждый должен был сказать о себе несколько слов. Я запомнил лишь несколько выступлений.

«Меня зовут Марина Карцева. Я учусь в первом лицее города Тверь. Вхожу в школьный совет и представляю свою школу в ученическом парламенте города. Моя мечта стать президентом России».

«Я – Иван Столетов. Увлекаюсь скейтбордингом, горными лыжами. Играю на барабанной установке».

«Аня. Тартанова. Одиннадцатиклассница. Мастер спорта по спортивной гимнастике. Обожаю футбол, волейбол, хоккей. Всё это смотрю по телевизору и играю сама».

«Хованская Ульяна. Занимаюсь в одной спортшколе с Аней, тоже спортивной гимнастикой. Играю вратарём в футбольной команде нашей школы. Люблю читать, увлекаюсь хуллз-движением в Великобритании».

Кажется, я сказал что-то вроде.«Меня зовут Олег, фамилия Яснев. Как все нормальные парни люблю играть в футбол. Также играю на гитаре, смотрю хорошее кино».

«И играю в кукол Барби», – донеслось слева. Аня усмехнулась, из этого я сделал вывод, что высказывание принадлежало Ульяне.


3 день.Первый общелагерный концерт.
… «От каждого отряда нужно два номера. Лучше разноплановых», – сказала вожатая Лена.

«А у нас есть готовый танец! – прямо-таки подпрыгнула на месте Катя. – До вечера мы сможем обучить всех. Нам нужно восемь девочек».

«Хорошо. Кто соберется, подходите к Кате и начинайте репетировать. Ребят, может кто-то петь умеет?»

Ульяна толкнула в бок Аню, но та покачала головой.

«В идеале, было бы хорошо, если кто-то бы спел лагерные или собственные песни. Кто-то знает? Ну чего вы сидите?»

Ульяна ещё раз посмотрела на подругу, и тут Аня сдалась. Она опустила голову и тихо, но отчетливо спросила: «Перевал» подойдёт?»

«Конечно. Ты знаешь?»

«Да».

«Олег, ты сможешь на гитаре подобрать на гитаре?»

«Попробую», – пожал я плечами. Действительно стоило попробовать.

«Хорошо. Тогда девочки остаются репетировать в холле. Олег с Аней уходят на улицу. Остальные на футбольное поле».

Аня поднялась с пола и поправила рубашку.

«Пошли».

Я сходил за гитарой, и мы с Аней вышли на улицу, прошли вглубь лагеря и сели на лавочку недалеко от корпуса столовой. В тени под ёлками никогда никого не было, и Аня залезла с ногами на скамейку и села на её спинку. Я сел на сидение и стал ждать. Аня несколько минут молчала.

«Мы начнём?» – не выдержал я.

«Слушай, я не просила мне помогать. Могу и без гитары твоей спеть».

«Я не ловлю кайф от общения с тобой. Поэтому давай быстро пой, я подберу аккорды и разбежимся до вечера».

Аня выдохнула и запела.

Просто нечего нам больше терять.
Все нам вспомниться на страшном суде.
Эта ночь легла как тот перевал,
За которым исполненье надежд.
Просто прожитое прожито зря – не зря,
Но не в этом, понимаешь ли, соль.
Слышишь, как поют дожди октября,
Видишь: старый дом стоит средь лесов.

Мы затопим в доме печь, в доме печь.
Мы гитару позовём со стены.
Просто нечего нам больше беречь,
Ведь за нами все мосты сожжены.
Все мосты все перекрёстки дорог,
Все прошептанные тайны в ночи.
Каждый сделал всё, что мог, всё что мог,
Но об этом помолчим, помолчим.

У Ани был низковатый для девушки голос, но пела она очень чисто, ясно и с душой. Когда она запела третий куплет, я уже пытался подбирать аккорды и бой.

Пусть луна взойдёт оплывшей свечой,
Ставни скрипнут на ветру, на ветру.
Ах, как я тебя люблю горячо,
Годы это не сотрут, не сотрут.
Мы оставшихся друзей соберём,
Мы набьём картошкой старый рюкзак,
Люди спросят, что за шум, что за гам.
Мы ответим: «Просто так, просто так».

Четвёртый куплет я смог сыграть полностью, Аня стала втягиваться в музыку и пела с ещё большей отдачей.

Просто так идут дожди в октябре,
И потеряны от счастья ключи.
Это всё, конечно, мне, конечно, мне,
Но об этом помолчим, помолчим.
Просто прожитое прожито зря – не зря,
Но не в этом, понимаешь ли, соль.
Слышишь, как поют дожди октября,
Видишь: старый дом стоит средь лесов.

«Отлично».

«Спасибо, – кивнула Аня. – Давай ещё раз».

Ещё около получаса мы репетировали, пока я не решился спросить:«А почему ты так низко поёшь? Можно взять на октаву выше…»

«А тебе тяжело играть на октаву ниже?» – вскинула голову Аня.

«Да нет».

«Вот и не суйся!»

«Я просто спросил».

«А ты не спрашивай. Любопытный очень», – Аня вскочила со скамейки и собралась уйти в сторону корпуса.

«Ты с ума сошла? Психованная. От безобидного вопроса взрываешься. Нервы тебе лечить надо».

«Ангина. Три года назад. Я посадила связки, хотя до этого пела в одном очень известном хоре. С тех пор выше ноты «до» второй октавы я взять не могу. Удовлетворён?» – Аня была в ярости. Она говорила с неописуемой злостью.

«Извини», – я сделал к ней шаг, но девушка отступила ещё дальше.

«Ты меня задолбал за это утро. Тебя слишком много в этом лагере».

Аня развернулась и ушла. Я ей ничего не сделал, а она наорала на меня, будто я… Слов не было. Я разозлился не меньше неё и поэтому крикнул ей вслед: «Дура!»

«Сам идиот».

День 5.

Тюбик с кремом



Вожатые собрали весь отряд в холле и рассказывали, что к вечеру мы должны подготовить легенду о нашем лагере. Как обычно Аня сидела в углу, поджав ноги, и смотрела в пол. Мы с ней не разговаривали уже два дня, ровно с тех пор, как она ушла от меня там, под ёлками. Даже перед выступлением и после него она ничего не сказала. Я ждал хотя бы элементарного «спасибо», но судя по всему от девушки с таким характером благодарности ждать не приходилось.

Когда все стали расходиться по комнатам, Аня даже не тронулась с места. Я думал, что она уйдет последняя, но Ульяна встала и пошла к себе в палату, а Аня всё сидела.

«Ты чего не уходишь?» – наступил я на горло собственной гордости и первый подошел к Ане.

«Я тебе мешаю?»

«Просто неясно…»

«Проехали. Твоя кукла Барби сейчас будет штукатуриться, а я не хочу наблюдать за этим капитальным ремонтом».

«Я устал тебе объяснять, что у меня с Катей ничего нет», – такое положение дел мне начинало надоедать.

«А мне пофиг, веришь? Она в полной уверенности, что ты её личная собачка, которая носит ей тапочки. По крайней мере, своей подружке она говорит, что ты у неё в кармане».

Вдруг коридор огласил дикий вопль: «Анька! Иди сюда немедленно!»

Но вопреки своим возгласам Катя сама прилетела в коридор со скоростью света, держа в руках какой-то тюбик.

«Почему мой крем валяется на полу? Открылась крышечка и больше половины тюбика вылилось. Ты хотя понимаешь, что я здесь не достану крема, а мне больше чем на три дня не хватит».

«Всё сказала?» – Аня даже не поменяла позы.

«Ты ненормальная. Почему ты убрала мою косметику с полки?»

«Потому что она занимает всю полку, а мои вещи тоже надо куда-то класть».

«Я тебе этого так не оставлю».

Катя в ярости развернулась на каблуках и с громким топотом убежала обратно в палату. Аня вздохнула:

«Она твоя одноклассница?»

«Да».

«Тогда я тебе очень сочувствую».

Коридор опять огласил крик. На этот раз кричала Ульяна: «Стой! Не смей!»

Катя ворвалась в рекреацию. У её в руках был какой-то лист бумаги.

«Нет!» – взорвалась Аня, прежде чем я успел что-либо сообразить. Катя разорвала этот лист и бросила на пол. Я присмотрелся: на полу лежали обрывки постера Златана Ибрагимовича.

«Идиотка! Как ты смела притронуться к моим вещам?» – Аня молниеносно поднялась с пола и побежала за Катей. У моей подруги не было ни малейшего шанса: на каблуках против мастера спорта по спортивной гимнастике. Аня схватила Катю за волосы и повалила её на пол. Она заломила ей руку, и Катя закричала на весь этаж.

Ульяна пыталась стащить Аню с Кати, но ничего не выходило. В конце концов, Ульяна схватила её за одну руку, а я за вторую. И только так мы смогли поднять её с Кати. Но Аня рвалась из наших рук, как сумасшедшая.

«Что? Что опять произошло?» – вожатые выскочили из своей комнаты.

«Эта полоумная набросилась на меня», – Катя поднялась с пола и стала поправлять растрепанные волосы. Впрочем, без расчески все равно было не обойтись.

«Аня? Опять?»

«Эта коза порвала мой постер». – Аня вырвалась из рук Ульяны и попыталась рвануть снова к Кате. Подруга схватила её за локоть. Общими усилиями мы свели её локти сзади, и Ульяна зацепила их своей рукой. Аня оказалась практически без движения.

«Какое право она имела трогать мои вещи? Эта разряженная вешалка сорвала со стены коллекционный плакат и порвала его. Только в этой пустой голове могла родиться такая воспалённая мысль».

«Какой-то мужик на стене тебе дороже моего крема? Ты лишила меня половины косметики на две недели».

«Твоей морде уже ничего не поможет! Если ты думаешь, что твой крем поможет твоим мозгам, то ты глубоко ошибаешься».

«Аня, Тартанова, почему каждый день ты устраиваешь какие-то скандалы?» – не выдержал вожатый Вова Калугов.

«Аня, успокойся», – начал я. В моей голове начал созревать план.

«А если бы твою гитару об стенку раздолбали?» – Аня по-прежнему была в ярости.

Я вздохнул: «Френк Лэмпард подойдёт?»

«Что?»

«Я отдам тебе свой плакат Френка Лэмпарда с автографом».

«Откуда у тебя?»

«Друг из Англии привёз. Хочешь?»

«Хочу! Ульяна, отпусти».

Ульяна осторожно отпустила Анины локти.

«Если твоя подружка, – Аня повернулась ко мне и стала наступать – не в состоянии сама отвечать за свои поступки, то расплачиваться за неё будешь ты. Жду плакат в своей комнате».

Аня ушла по коридору, Ульяна покачала головой: «Вы легко отделались, ребята. Очень легко. Слишком легко».

Катя положила руку мне на плечо: «Спасибо тебе, что ты избавил меня от этой истерички».

«Катя, я по твоей милости вынужден отдавать плакат с настоящим автографом одного из самых лучших футболистов мира».

«Ты собрался отдавать ей плакат?» – удивилась Катя.

«Я ей пообещал. Значит отдам. Уйди, я сейчас не хочу с тобой говорить».

Катя ушла по коридору. Надо сказать, что в тот день она ещё не раз кричала, потому что Аня выкинула ВСЮ её косметику в окно. Но Френк Лэмпард, слава богу, не пострадал.

День 6.



…Аня шла по коридору и громко говорила по мобильному телефону: «Я не хочу ничего об этом слышать. Нет, мама. Я не поеду. Я специально уехала в лагерь, чтобы не слушать ваши препирательства. Отстань!» – напоследок с ожесточением крикнула в трубку она.

«Что случилось?» – я захотел задержать её, но она отмахнулась и побежала по лестнице вниз.

Что-то было не в порядке, поэтому, несмотря на то что Аня с её выходками выводила меня из себя, я решил выяснить, что могло заставить Аню так кричать на мать.

«Ульяна…» – начал я, заходя в комнату, и остановился в глубоком ступоре. Ульяна стояла на руках посередине комнаты. Услышав мой голос, она повернулась ко мне и спросила: «Чего тебе? Я тренируюсь».

«Поговорить надо. Об Ане».

«Я слушаю».

«Ты не могла бы встать на ноги?»

«Мне и так удобно».

«Так неудобно мне. Прими, пожалуйста, стандартное положение».

Ульяна оттолкнулась руками от пола и, выгнувшись, встала на ноги. – «Чего?»

Я рассказал ей всё, что услышал в коридоре.

«У Ани проблемы дома?» – спросил я в конце.

«Да. Большие».

«Что у неё случилось?»

«Тебе-то что за дело?» – Ульяна встала с кровати и достала из тумбочки гантели. Она стала приподниматься на цыпочки, закидывая за голову руки с гантелями.

«Она срывается на всех, и на меня в том числе. Если виной этому домашние проблемы, может быть, их надо решить?»

«В такие моменты к ней лучше не подходить. Они и ударить может. В общем, если у тебя работает инстинкт самоубийцы, слушай. У Ани разводятся родители. Причем ситуация сложилась так, что каждый создаёт новую семью, и Аня не в одну из них не вписывается. Сейчас идёт судебный процесс, и Аня уехала в лагерь, чтобы только не ходить туда. Она уже полгода на грани срыва. Результаты в спорте ухудшились. Со школой проблемы. Я в спортивный лагерь не поехала, чтобы быть здесь с ней».

«Я попробую с ней поговорить».

Аню я нашёл на той же аллее, где мы репетировали песню. Кажется, она часто туда приходила. Увидев меня, она отвернулась.

«Давай поговорим…»

«Отвали. Не до тебя сейчас».

«Я хочу помочь…»

«А я тебя об этом просила?»

«Мне знакомы проблемы с предками».

«Откуда знаешь?» – резко вскинула голову Аня.

«Ульяна рассказала».

«Значит, это трепло сегодня получит».

«Не надо. Она помочь хочет, а ты не даешь».

«Мне и от тебя ничего не нужно».

«А я и не спрашиваю, нужно или нет. Я просто хочу тебе кое-что рассказать, – я сел на скамейку, в то время как Аня сидела на её спинке. – Мои родители развелись, когда мне было тринадцать. Поэтому я как никто представляю, как тебе фигово».

Аня молчала.

«Каждый из них говорил, что хочет, чтобы я остался с ним. Но выбор должен оставаться за мной. При этом каждый старался очернить другого. Они думали только о себе. Моё мнение в расчет не принималось. Несмотря на все видимое внимание, я остался абсолютно один. Сейчас вспоминаю с ужасом: моя первая сигарета, моя первая бутылка, моя первая ночь вне дома».

Я действительно вдруг вспомнил это время. Эмоции вновь накатили, я резко вздохнул, чтобы не поддаться порыву, и не выйти из себя.

«С кем ты остался?»

«С отцом. Так решил суд, меня не спросили».

Аня помолчала немного, а потом спросила:

«Как ты это пережил?»

«Меня спас футбол. Я стал играть в школьной команде. Только тогда я смог отвлечься. Мне кажется, что и ты можешь найти стимул для того, чтобы двигаться дальше».

«Не знаю».

«У тебя есть подруга, которая стремиться помочь, а ты закрываешься».

«Мне не нужна помощь. Я сама со всем могу справиться. И не лезь ко мне больше с советами. Уйди, пожалуйста».

Я не привык навязывать свою поддержку. Здесь в ней явно никто не нуждался.





День 7

Разбросанные вещи



Вернувшись с футбольного поля, мы остановились на пороге, потому что войти в комнату было невозможно. Прямо около двери валялась моя спортивная сумка, а по комнате были разбросаны вещи. Тумбочка была открыта и все вещи из неё были выброшены на кровать.

«Что это?»

«Проверь мобильный и фотоаппарат», – Игорь бросился к своей тумбочке. Минут пять мы пытались понять, пропало ли что-нибудь, но вскоре выяснилось, что всё было в порядке. В дверь постучались, вошла Катя.

«Мальчики, а у вас есть?.. – и оборвала предложение на полуслове. – Что у вас происходит?»

«Мне тоже хотелось бы знать», – я сел на кровать и обхватил голову руками, не представляя, как быть. Кто мог это сделать? Зачем?

«Кстати, тебя искала Аня Тартанова. Я ей сказала, что вы на поле, но она всё равно пошла к вам».

«Аня? Чего ей надо было?» – в этот момент мне не хватало только разборок с этой неадекватной.

«Не знаю. Она со мной не разговаривает».

«Я бы на твоем месте тоже к ней близко не приближался, – посоветовал ей брат. – Кажется, у неё не все дома».

«Да, дома у неё точно не все», – вздохнул я. Рассказать ребятам я не мог, но Аня действительно была слишком агрессивна…

«А чисто гипотетически она тебе мстить не может?» – осторожно спросил Игорь.

«За что? Я ничего ей не сделал. Мало того, я ей свой плакат отдал».

«Ты влез в её дела, а она этого очень не любит», – Катя аккуратно присела на край кровати, перешагнув на каблуках через мою сумку.

«Бред, ребята».

«А ты пойди и спроси», – предложила Катя. Только для того, чтобы от неё отделаться, я направился в комнату Ани.

«Привет».

Аня поднялась мне навстречу.

«Олег, я хотела сказать тебе. Я виновата…»

«То есть это всё-таки ты?» – я не хотел верить своим ушам.

«Что я? Не поняла. Я хотела извиниться…»

«Ты за такое одними извинениями не отделаешься!»

«Ты чего?» – и Аня снова стала прежней: в глазах появился металлический блеск.

«Ань, мне иногда кажется, что у тебя не всё в порядке с мозгами. Что я тебе сделал, что ты так поступила».

«Что ты несёшь?» – возмутилась Аня.

«Ты ещё скажи, что не понимаешь меня».

«Я хотела извиниться, но передумала. Ты – идиот, недостойный того, чтобы просить у тебя прощения».

«Я же тебе сказал: извинения не принимаются. На фига ты забралась к нам в комнату? Если тебе что-то нужно было…»

«Я забралась к вам в комнату? – Аня подошла поближе, будто хотела лучше меня разглядеть. – Мальчик, что ты пил с утра?»

«Дура! Зачем ты перевернула мои вещи?»

«Псих!! Пойди прими успокоительного, а потом…»

«Это тебе лечиться надо. Зайти в нашу комнату, вывернуть все мои вещи, раскидать всё по комнате. Только крайне неадекватный человек с абсолютно больной фантазией…»

Договорить мне Аня не дала. Она без замаха выкинула левую руку вперед и ударила меня. Единственное, что я успел подумать, что Аня, оказывается, левша. Резкий, короткий удар, последовавший за этой мыслью, практически сбил меня с ног. От неожиданности я согнулся пополам.

Аня тут же отошла назад. В комнату, привлеченные звуком ссоры, вбежали ребята и Вова.

«Аня? Опять?»

«Что опять?» – Аня состроила гримасу. Вова подошёл ко мне и повернул к свету.

«Тартанова, ты ему синяк поставила! А если сотрясение мозга будет?»

«Было бы чему сотрясаться…»

Нервы у меня сдали.

«Я сейчас ей так вмажу и не посмотрю, что девочка».

«Пока что та девочка вмазала тебе, – вздохнул Вова. – Аня, у тебя третье замечание. Пойдём, напишешь объяснительную. Я думаю, что после этого ты можешь собирать вещи».

Аня села на ближайшую кровать и ударила подушку. Она опустила голову и накрыла её руками. Я вдруг понял, о чём она думает. Мне стало безумно её жалко, в конце концов, можно потом с ней разобраться наедине. И потом: такого позора я вынести не мог.

«Вова, я что по-твоему такой придурок, что меня даже девчонка ударить может? Да если бы она, – я неопределенно махнул рукой в сторону Ани, – хотя бы попробовала меня ударить, я бы не посмотрел, что она девочка. Хотя, как я гляжу, это условности. Я уже уходить собрался, но у них обувь по всей комнате раскидана. Я споткнулся об их босоножки и ударился о кровать».

В комнате повисла тишина. Аня подняла голову и посмотрела на меня пустыми глазами.

«Олег, не нужно её выгораживать».

«Делать мне больше нечего».

«Хорошо, – кивнул Вова Ане, – будем считать, что на этот раз ты выкрутилась».

Все стали покидать комнату. Аня сидела будто в состоянии транса: никого не замечала и смотрела в одну точку. Когда я собрался выйти, она вдруг встала с кровати, подошла ко мне и крепко пожала руку: «Ты не представляешь, что ты для меня сделал».

Не знаю, зачем я ответил: «Ты не представляешь, как ты меня достала», – но это было самой большой ошибкой того лета. Ведь скажи я что-то другое или вовсе промолчи, все могло быть абсолютно иначе.

День 11.

Тропа доверия



…Тропа доверия – это отрядная полоса препятствий, включающая в себя различные задания на сплоченность, коллективный дух и выдержку. Страшим отрядам её всегда проходить чуть проще, потому что в них более серьезные, ответственные люди с более развитой интуицией и чувством доверия ближнему.

Для нас «тропа» обернулась настоящим испытанием. На первом пункте – «паутина» – переплетенные между двух деревьев веревки, сквозь которые нужно пробраться, не задев веревки, – Катя Керр, Наташа Попова и Оля Галкина отказались выполнять задание. Просто потому, что нужно было проползти по земле под веревкой. Поскольку основная часть задания должна была выполняться в полной тишине, никто ничего не смог сказать девочкам, но чувствовалось, что вечером их ждёт разбор полётов.

Второй пункт также не прошел гладко. Задание называлось «пропасть». Мы должны были встать в цепочку на балке, поднятой над землёй на полметра. Самый первый должен был пройти по балке, держась за остальных. И так пока все не переберутся на «другую сторону», то есть пока первый снова не окажется в начале цепочки. Опять же некоторое девочки оказались не в состоянии подумать о нормальной обуви для прохождения «тропы» и четверо свалились.

«Болото» – пересечение местности только по определенным местам – прошло более менее спокойно. К последнему испытанию «костёр» мы были уже на нервах. «Костёр» представлял собой веревку натянутую на высоте полутора метров между двух волейбольных столбов. То есть даже возможности взяться за столбы не было, потому что мы должны были перейти через «пламя» примерно посередине. Нам дали полминуты на обсуждение тактики.

«Надо кому-то первому туда перебраться, – начал было Гришка Сурко, но потом покачал головой: – Если неудачно спрыгнуть, то можно ногу вывихнуть».

«Мы сможем», – сказала Ульяна.

«Как? Тебе нужно будет перепрыгнуть через веревку и ещё принять пару парней, чтобы они могли помогать остальным».

«Доверьтесь нам», – уверенно сказала она.

«Нам?» – переспросил Игорь.

«Тишина!» – оборвал нас координатор испытания. Я пожал плечами и указал Ульяне на веревку. Ульяна позвала жестом подругу. То, что они делали дальше, не поддается описанию.

Аня встала лицом к веревке, Ульяна спиной. Аня сложила руки в замок, а Ульяна поставила одну ногу в этот замок. Аня беззвучно скомандовала: «Раз, два, три», – и Ульяна оттолкнулась от земли, а Аня придала её прыжку дополнительный толчок. Ульяна перелетела через веревку, сделав сальто в метре над ней, и приземлилась на две ноги, будто соскочила со спортивного снаряда. Она развернулась и показала подруге большой палец. Аня улыбнулась. Она посмотрела на меня и кивнула на свои руки. Мы сцепили руки в замок, Аня кивнула головой Игорю, показывая, что он должен идти первым. Мы осторожно подняли Игоря на высоту веревки, с другой стороны его подхватила Ульяна. Я даже удивиться не успел, сколько силы в этих хрупких девочках. Хотя силу Аниного удара я уже имел случай испытать на себе.

Мы переместили на другую сторону девочек, потом мальчиков. Настала наша очередь. Я хотел помочь Ане, но она покачала головой и сделала замок. Пару мгновений мы просто смотрели друг на друга. Я понял, что в данном случае лучше не спорить. Аня указала мне на другую сторону. Там Ульяна и Игорь уже были готовы. Я хотел встать лицом к веревке, так же как мы переправляли через веревку всех. Но Аня повернула меня лицом к себе. Одними губами я спросил: «Что?» – «Верь мне», – ответила Аня.

Легко сказать «Верь мне», когда тебе предлагают полёт спиной вперед на высоте полутора метров. Спорить не было ни желания, ни возможности, потому что долго на одних движениях губ мы бы не поговорили.

Я приготовился к полёту. Аня так же беззвучно скомандовала: «Раз, два, три», – и я оттолкнулся от земли. Я тут же почувствовал толчок Аниных рук. Я перелетел спиной и понимал, что ребята должны меня поймать, но как это будет происходить, я слабо представлял.

Я упал спиной на сцепленные руки Ульяны и Игоря. Аня на другой стороне начала разминаться. Все ждали, как она будет перебираться не другую сторону. На нашей стороне Ульяна раздвинула всех в стороны.

Аня отошла на несколько метров назад, взяла разбег и оттолкнулась вверх. Она летела рыбкой, будто собиралась нырять, и в отличие от подруги, явно не собиралась делать акробатические элементы, чтобы встать на ноги. Она оперлась руками о землю, согнула их, прокатилась спиной по траве, будто делала кувырок вперед с оттяжкой, и встала…

…Когда мы возвращались в корпус, я слышал, как Ульяна объясняла Игорю: «Мы так на тренировках друг друга ловим». – «Похоже на основы черлидинга, – сказала Таня Маркина, – как в американских фильмах». – «Ну да. Что-то в этом духе».

«Меня поразило, – впереди меня разговор шёл о другом. Вова говорил с Аней, – насколько вы хорошо взаимодействовали с Олегом».

«Конечно, – невозмутимо пожала плечами она, – он же молчал. Когда он не говорит, то вполне разумно действует».

«Прости пожалуйста, – я их догнал и вступил в беседу, – ты мне устроила такое шоу, что я до сих пор отойти не могу. Я не мастер спорта по гимнастике и не привык к таким полётам».

«Хочешь сказать, что сам перепрыгнул бы?»

«Нет, но неужели нельзя было придумать что-то менее нервоопасное?»

«Нужно было попросить Ульяну, чтобы она тебя не ловила. Может быть, если бы ты стукнулся головой, то мозги у тебя встали бы на место, и с тобой стало бы возможно разговаривать».

«Аня, ты опять ко всем цепляешься».

«Не ко всем, – возразила девушка вожатому. – Только к тем индивидуумам, которые своим внешним видом показывают, насколько они выше меня».

«Я?»

«Нет, блин, дед Мороз. Ты, твой дружок и твоя кукла Барби».

«Сколько тебе раз повторять, что мы с Катей не встречаемся!»

«Барби так не думает», – усмехнулась Аня.

«Как же ты меня нервируешь! Скажи в этом лагере есть другое занятие для тебя, кроме как доставать меня?»

«Есть. Их очень много. Но ничего не доставляет мне такого удовольствия как это».

День 16.

Ночь



Из дневника вожатого 1 отряда

Во время вечернего обхода палат 1 отряда было обнаружено, что Анна Тартанова отсутствует в своей комнате. Было принято решение организовать поиск силами отряда…



Из курсовой работы студента первого курса Олега Яснева «Моё лучшее лето»

…Мы уже собирались спать, насколько это ни было тяжело в двенадцать ночи, когда в палату зашел Вова и включил свет.

«Ребят, дело серьезное, нужна ваша помощь».

Игорь и Ванька Столетов уже успели лечь, Антон Беркутов выходил из душа, а мне пришлось отложить книжку, которую я читал под одеялом с фонариком.

«Аня Тартанова пропала».

«Что?»

«Её нет в палате. Ульяна сказала, что ей позвонили за полчаса до отбоя, она изменилась в лице и убежала. Больше полутора часов её нет».

«Надо искать. Она вполне адекватна, чтобы не уйти вечером за территорию лагеря», – сказал я и потянулся за футболкой.

«Ты уверен?» – хмыкнул Игорь, но тоже стал одеваться.

«Давайте, парни. А я в соседнюю палату».

Через пять минут девять парней и Вова были в холле.

«Делимся на пары и начинаем искать. Игорь и Олег по дорожке на футбольное поле слева, Антон и Ваня – справа. Гриша и Максим за столовую. Николай с Кириллом ко входу, мы с Костей к бассейну. Держите фонарики».

Мы разошлись в разные стороны.

«Куда её могло унести?» – ругался я, сходя с дорожки в лес, который разделял основную территорию и футбольное поле.

«Оле-ег, – осторожно позвал меня Игорь, при этом странно искоса глядя, – чего это ты так волнуешься?»

«Понимаешь, она в таком состоянии может действительно сбежать из лагеря. Хочется надеяться, что она не натворит глупостей».

«Она тебе нравится?» – более констатировал, чем спросил Игорь.

«Ерунда», – отрезал я, но тут же отвернулся, чтобы мой друг не смог ничего прочитать по моему лицу. Я так испугался, что это может быть правдой. И я очень переживал за Аню. Если бы с ней что-нибудь случилось, я бы никогда не забыл, что мы ссорились, хотя могли очень хорошо ладить.

«Нашёл», – прервал мои размышления Игорь. Он быстро подошёл к широкой сосне, за которой и сидела Аня. Ей было холодно, её колотило в ознобе, но она ничего не замечала.

«Аня, Аня, ты в порядке?» – я слегка тряхнул её за плечи, чтобы привести в чувство.

«Они всё решили. Всё решили. Без меня».

«Что решили? – посмотрел на меня Игорь. – Она бредит?»

«Не думаю».

«Почему? Что я им сделала?» – Аня продолжала плакать. Я снял ветровку и накинул Ане на плечи. Нам вдвоём удалось поднять её с земли.

«Игорь, иди найди ребят, скажи, что она нашлась. Мы сейчас придём».

«Ты справишься в одиночку?»

«Да».

Аня стояла рядом, но её пошатывало. Игорь ушёл обратно к дорожке, а я крепко взял Аню за плечи и спросил то, что было для неё самым важным в этот момент: «С кем?»

«По полгода. Представляешь, по полгода с каждым из родителей».

Это было самое худшее, что можно было придумать. Я понял, что сейчас девушке нужна была поддержка. Я крепко прижал её к себе: «Не плачь. Ты сильная, ты справишься».

«Как они могли решить это без меня? Им наплевать… Я им не нужна, вот они и отфутболивают меня друг к другу».

«Пойдём, тебе успокоиться нужно».

Мы с Аней медленно направились к корпусу. На то, чтобы дойти до него, понадобилось некоторое время, потому что Ане было очень плохо. Она была настолько опустошена полученной новостью, что физических сил, которые поддерживали её всё это время, просто не осталось.

В холле были только вожатые. Лена подскочила с ближайшего кресла: «Где? Где ты была? Ты завтра же уедешь домой. Мне надоели твои выходки».

«Хорошо», – покорно кивнула Аня. Ей теперь было уже всё равно: уезжать, оставаться, с папой, с мамой…

«Лен, уложи её спать», – посоветовал я.

Аня ушла в свою комнату. У девчонок зажегся свет.

«Вов, поговори с Леной. Ане нельзя сейчас домой. Она сломается».

«Что у неё случилось?»

«Родители развелись».

«Это не повод ставить на уши весь отряд».

Я вкратце обрисовал ситуацию, а потом уточнил: «Иван Павлович знает?»

Иван Павлович был нашим начальником смены.

«Нет. Лена сходила на планёрку, а ребят я провёл через задний ход».

«Ты только не рассказывай никому, даже Лене. А то Аня мне второй фингал нарисует», – нечаянно проговорился я.

«Так я и знал, что это была она. – Вова потёр лоб и качнул рыжей головой. – Хорошо, я подумаю, что можно сделать. Спасибо за помощь. Иди спать».

Мы разошлись у дверей нашей комнаты. Ребята уже выключили свет. Я осторожно пробрался к своей кровати у окна и завалился на покрывало прямо в одежде.

«Оле-ег», – таким же голосом, как полчаса назад позвал меня Игорь с соседней кровати.

«Не сейчас», – попросил я и тут же заснул.

День 20

Последняя ночь



Вторая моя ошибка того лета заключалась в том, что я так и не решился подойти к Ане на «обнималках». «Обнималки» – связка ниточек, которую нужно вешать на шею, вынимать по одной ниточке из пучка, завязывать её другим и говорить хорошие тёплые слова и пожелания. Полвечера я набирался смелости, а потом заметил, что Аня ушла с танцплощадки. Я упустил последний шанс помириться с ней.

И только уже в своей палате, сидя на широком подоконнике, я задумался о том, что возможно вёл себя как идиот последние двадцать дней. Аня была самой удивительной девчонкой, какую я встречал за свои короткие почти шестнадцать лет. Несмотря на всё, что творилось между нами, она привлекала меня каким-то незримым светом, который она излучала и которым озаряла всё пространство вокруг себя. Даже тот классный удар слева, который она на мне продемонстрировала, мне не казался теперь каким-то сильным унижением…

«Оле-ег», – Игорь поднял голову с подушки.

«Я здесь».

«Вожатые сегодня гуляют всю ночь».

«И что?»

«Задняя лестница открыта».

«И что?»

«Идиот. К ней в комнату ты не проберешься, а вот под окна – точно».

Но я уже и сам сообразил: «Спасибо», – бросил я, на бегу подхватывая со стула футболку и джинсовку. Игорь оказался прав: пожарная лестница, которая была сразу за нашей комнатой, оказалась открыта. Я спустился вниз и стал отсчитывать окна второго этажа, чтобы не ошибиться и не загреметь в окна к Маринке-президентше. Только выговора в последнюю ночь мне не хватало.

Подняв с земли небольшой камешек, я прицельно направил его в нужное окно. Почти сразу в окне показалась Ульяна. Она усмехнулась, насколько я смог разглядеть в свете фонаря, и через секунду рядом с ней уже была Аня.

Я показал ей рукой: «Выходи!» Она кивнула и исчезла на минуту, а потом открыла окно и встала на подоконник. Я подошёл ближе, готовясь её поймать, но она жестом попросила отойти подальше.

Со второго этажа Аня спрыгнула также легко, как, наверное, спрыгивала с гимнастического бревна. Она стояла передо мной, а я не понимал, зачем позвал её. Хотя нет! Отлично понимал, но не мог сказать.

«Пойдём, если вожатые нас заметят, то оторвут нам головы», – усмехнулась Аня. Я кивнул и пошел вслед за ней. Я думал, что мы пойдём под её любимые ёлки, за столовую, но Аня провела меня до самого футбольного поля. Мы сели прямо посередине и некоторое время молчали.

«Ты мог себе в первый день представить, что мы сбежим из отряда и будем смотреть на звезды вместе?»

«Нет, – честно признался я. – С тобой было настолько трудно общаться».

«С тобой тоже».

«Почему ты всё время задирала меня? Синяк под глазом поставила…»

Аня улыбнулась: «Да всё твоя кукла Барби! Вечно своей подпевале рассказывала, что ещё немного и ты навсегда будешь к ней привязан, надо только найти правильный подход».

Я открыл рот от удивления: «То есть ты меня ревновала?»

Аня ничего не ответила, только чуть отвернулась сорвала какую-то ближайшую травинку и сделала вид, что очень ей увлечена.

«Аня, ты меня ревновала к Кате?»

«Да. Успокойся, потешь своё эго. Ревновала», – наконец ответила еле слышно она.

«И поэтому ненавидела?»

«Нет, не только поэтому. Ты приехал весь такой правильный, девочкам помогаешь, общественную работу выполняешь, нареканий у тебя нет. При всём при этом ты лез в мои дела. Я теперь понимаю, что ты искренне пытался помочь, но тогда в первые дни…»

«Ты не представляешь, как меня доставала твоя манера держатся со всеми, будто ты – королева английская, чемпионка мира, блин. А уж моего Лэмпарда я тебе никогда не забуду», – рассмеялся я.

«А я ведь перед тобой извиниться тогда хотела. Ну тогда… Когда ударила».

«За что? За то, что мои вещи раскидала?»

«Идиот! Это Катя с Наташей сделали. Их Олька Уткина слышала. Они на нас с Ульянкой свалить хотели. Кукла Барби не простила мне свою косметику».

«Детский сад. Прости, я на тебя не по делу наехал. Кстати, почему ты мне раньше не сказала?»

«Проехали. Ты хоть что-то выяснить пытался. Если бы у меня были подозрения, то я сразу бы, не думая, ударила бы чем-нибудь тяжелым. А не сказала потому, что была зла на тебя. Дура, что с меня возьмёшь».

«Как я мог тебя ненавидеть?..»

Вопрос был скорее риторическим.



День 21.

Отъезд



«Два часа ночи. Олег, что мы делаем?»

«Нарушаем все правила этого лагеря. Ночью не находимся в своих палатах, сидим на футбольном поле и целуемся».

Аня улыбнулась: «Ты представляешь, что мы упустили двадцать дней подобного кайфа?»

«Представляю», – сказал я и лёг на траву. Уже хотелось спать, но упускать драгоценные минуты я не мог. Аня сидела, обхватив ноги сцепленными в замок руками и задумчиво смотрела вдаль.

«О чём ты думаешь?»

«О том, что вся эта сказка закончится через несколько часов. Наступит утро, мы снова будем не одни…»

«Вечно твой скептицизм портит тебе жизнь. Думай о том, что сейчас кроме нас никого на этом поле нет».

«Просто я никогда ещё не была так близка с человеком, который через сутки будет так далеко от меня».

«У тебя есть молодой человек?»

«Был. Мы расстались в начале лета».

«Почему?»

«Он не понимал меня. Сначала я думала, что у нас много общего, а потом оказалось, что общие темы очень быстро закончились, и я решила, что продолжать отношения с человеком, который не видит цели в своей жизни, бессмысленно. А у тебя девушка есть?»

«Нет. И если честно, то для меня удивительно, что Катя себя таковой считает. Ну или видит в перспективе. Ведь в сущности ты права: она просто наштукатуренная кукла Барби. И находясь рядом с ней, надо быть похожим на неё. А я не хочу быть Кеном».

«Первая здравая мысль, высказанная тобой за двадцать дней. Браво!»

«Да ну тебя. Опять всё портишь».

«Извини, – Аня протянула руку и потрепала меня за плечо. Было очень темно, луна скрылась на время и единственное, что я видел, это были светящиеся стрелки её часов. – Мой стиль общения лишил меня всех друзей».

«А Ульяна?»

«И как она меня терпит уже восемь лет? Знаешь, кроме неё у меня в сущности никого в этой жизни не осталось. Никого, кто любил бы меня за то, что я – это я».

«Я тебя люблю за это, – вдруг вырвалось у меня. И я возблагодарил луну, что Аня сейчас не видит выражения моего лица. Я вдруг испугался, что Аня встанет и уйдёт. Но она – я это скорее почувствовал, чем увидел – лишь повернула на меня голову. Поэтому я продолжил: – И никогда не забуду эту ночь».

Как будто дожидаясь, пока я скажу эти слова, но ничуть не раньше, в нескольких метрах от Ани скользнул луч фонарика. Девушка быстро накинула капюшон и вытянулась на траве. От кромки поля донеслись голоса: «Да нету их здесь. Давай лучше на крышу залезем». – «Подожди. Сейчас посмотрим», – голоса принадлежали Вове и вожатому третьего отряда Серёже.

«Слушай, последняя ночь. Дай погулять ребятам», – пытался образумить Серёжа коллегу.

«Я этих двоих знаю. Они могут так нагуляться, что нам «скорая» может понадобиться. Или реанимация».

Я не удержался и хмыкнул. Аня крепко сжала мою руку.

«Неужели всё так серьёзно?»

«Нет, ещё хуже. Они всю смену смотрят друг на друга, ругаются, дерутся, а я выгораживай их перед Иваном Палычем. Ладно, пошли. Кажется тут их нет. Головы оторву, когда найду».

Вова уже собрался уходить, но, видно, поворачиваясь случайно скользнул лучом фонарика по тому месту, где были мы. Он резко вернул луч на нас. В глаза ударил яркий, по меркам августовской ночи, свет.

«Всё-таки здесь».

Мы сели. Вова быстро приближался к нам: «Ребят, какого чёрта я должен в последнюю ночь бегать за вами по всему лагерю?»

«Вов, последняя ночь. Дай нам поговорить», – попросил я.

«Встали. Оба. И пошли вперёд меня в корпус», – железным голом отрезал Вова. Мы поняли, что выбора не было. Я помог Ане встать, и мы вчетвером направились в корпус.

Уже у дверей своей комнаты Аня, не обращая внимания на Вову, задержала меня: «Спасибо тебе за эту смену», – и крепко меня обняла. Потом резко высвободилась и ушла в палату. Я дошел до своей двери и осторожно, стараясь не разбудить ребят, вошел внутрь.

«Ну как?» – раздался голос с кровати Игоря.

«Нас поймали. Остальное утром», – и я уснул, не раздеваясь, счастливый как никогда раньше.

После ночного «загула» я проснулся – что было вполне предсказуемо – поздно. На завтрак меня будить не стали, а наш автобус должен был прибыть только после полудня. Поэтому со спокойной совестью я проспал до одиннадцати. Едва выйдя из палаты, я натолкнулся на Вову.

«Привет. Проснулся? Вам повезло, что сегодня последний день, а то вы с Тартановой моментально бы вылетели, – беззлобно, но с лёгкой издёвкой сказал мой вожатый. – Вы вдвоём сделали эту смену незабываемой».

«Это точно. Не знаешь, Аня проснулась?»

«Они с Хованской уже документы забрали. За ними отец Ульяны приехал. Я как раз проводил и иду назад».

Я, не говоря ни слова, рванул к лестнице.

Удаляющихся девчонок с огромными спортивными рюкзаками за плечами я увидел сразу.

«Аня! – крикнул я и побежал вслед за ними к воротам лагеря. – Аня!»

Девушка услышала и замерла как вкопанная. Ульяна обернулась на меня – и тут уже остановился я, метрах в пятнадцати от девушек, запыхавшийся от быстрого бега и резкой остановки. Я услышал, как Ульяна сказала подруге: «Не ходи». – «Две минуты». – «Нет!» – «Засекай время».

И только тогда Аня развернулась и подошла ко мне.

«Куда ты сейчас?»

«К маме, – повесила голову Аня. – Видишь, они даже за мной не приехали».

«Ты ничего не изменишь».

«Я знаю, я уже смирилась».

Короткая пауза.

«Олег, напиши мне, пожалуйста».

«Хорошо», – улыбнулся я. Казалось, что мы должны были говорить что-то другое, но несли какую-то чушь.

«Аня, я…»

«Стоп! Не смей ничего говорить!»

«Почему?»

«Ты сейчас скажешь какую-нибудь сентиментальную глупость, и я не уложусь во время. Или хуже того – не смогу уйти и сделаю что-нибудь неверное».

«Ты не железная, пойми это».

«Не железная. Стальная! – отрезала Аня. – А теперь ещё и с бронёй вот здесь, – Аня похлопала рукой по левой стороне груди, где находится сердце. – Прощай».

Аня повернулась и ушла обратно к Ульяне, которая всё это время стояла и смотрела на часы. «Уложилась», – только и сказала она подруге.

А я стоял и смотрел, как уходит лучшая девчонка, которую я знал за мои короткие почти шестнадцать лет. И я ничего не мог изменить. Девушки вышли за ворота, положили рюкзаки в багажник бордовой машины и уехали. А я стоял…

Я думал о том, как же всё может изменить одна ночь. Я думал о том, что будет со всем нашим отрядом лет через пять. Я думал о том, сколько выдержит Аня кочевой жизни между двумя предками. Я думал о том, что через год мне поступать в университет. И напоследок я подумал о том, что Аня попросила меня написать ей, но так и не оставила адреса.

Тогда я не знал, что Катя Керр этим же летом погибнет в авиакатастрофе, возвращаясь с Наташей Поповой из Египта. Игорь сильно убивался, потому что он не смог отговорить её или родителей от этой затеи – отдохнуть самостоятельно. Я не знал, что Игорь не станет поступать в вуз, а уйдёт служить во флот. Я не знал, что через год Ульяна станет чемпионкой России, а ещё через полгода чемпионкой мира по спортивной гимнастике в упражнении на брусьях. Я не знал, что встречу Аню на вступительных экзаменах в другом городе. Встречу, чтобы больше не дать ей уйти. Я не знал, что на тумбочке меня ждал постер Френка Лэмпарда с автографом, который друг привез мне из Англии и который Аня перед отъездом положила мне рядом с кроватью, тихо, чтобы я не проснулся.

Я развернулся и пошел обратно в корпус. Нужно было убрать в сумку последние вещи. Я засунул руки в карманы и думал о том, как тяжело ненавидеть, когда любишь. И несмотря на то что до начала учебного года оставалось ещё три жаркие августовские недели, я понимал, что с отъездом той бордовой машины это лето для меня закончилось.







(с) сперто из блогов

[vvk]

…Записки начинающей вожатой…


Когда ты в вожатском поло,
Смеясь по жизни иди,
Ведь дети любят улыбку
И смелое сердце в груди…

…Я стояла посреди «Топтаплкиного» плаца и смотрела по сторонам. В груди часто билось сердце, и я постепенно начинала понимать, я влюбилась в это место. Это моя дорогая Ребячья Республика. Тогда я впервые приехала в этот лагерь, будучи ещё маленьким ребёнком, но уже тогда захотела вернуться сюда вновь, но уже вожатой. Прошло несколько лет, я подросла и вот стала уже почти взрослым человеком, способным нести ответственность за жизнь такого же маленького чуда, каким была когда-то сама …
Да, я решила стать вожатой! Но не просто человеком находящимся рядом с детьми, а самым настоящим другом для каждого ребёнка. Меня привлекало всё: от звания «Вожатый» до бессонных ночей, которые предстояло пережить. И вот, пройдя весь курс подготовки вожатых, сдав благополучно экзамены, и сказав себе: «Я всё знаю и всё смогу!», я прибыла в лагерь. Но даже после таких уверенных и твёрдых высказываний я не могла успокоиться. Толи от большой радости, что вот наконец-то сбылась моя мечта, толи от большого страха и волнения у меня подворачивались коленки, и сердце бешено билось в груди. Уже тогда я поняла, что обратной дороги нет и нужно подавить свой страх и идти навстречу новым идеям и креативу. Первые два дня прошли очень загружено. Мы с утра до ночи репетировали вожатский концерт и делали перерывы только на завтрак, обед и ужин.
«А кто тебе сказал, Катя, что это будет просто?»- в голове крутился один и тот же вопрос, и как печально было то, что ответа на него я не могла дать сама. Но вот всё было готово к приезду детей, оставалась последняя коварная ночь волнения и отдыха перед заездом. Я помню счастливые улыбающиеся лица детей, бежавших мне на встречу. В этот прекрасный момент я забыла про усталость и то, что не выспалась, потому что полночи готовила приветственный плакат детям. Я полюбила эти искрящиеся глаза с первой же минутки. Моим деткам было по десять лет, за исключением всего нескольких человек, которые были чуть младше. Этой же ночью я проштудировала все тетради с лекциями об этом возрасте детей и уже на следующее утро поняла, что они мне не помогут. То, что нам говорили на обучении - это только половина того, что приходит с опытом. Выйдя из комнаты, я поняла, что дети не спят и половина из них уже успела разбудить соседние отряды. «Это конечно, хорошо, что они встают сами, но ведь есть распорядок дня, которому нужно следовать»- думала я, идя по коридору, вслед за пробежавшим около меня мальчишкой. Зайдя в холл, я увидела своих маленьких детей за «большими» занятиями. Кто-то пытался разузнать, почему телевизор такой плоский и как там поместились такие большие люди, а кто-то играл в уличную игру «Выше ноги от земли» в помещении. С появлением меня в комнате стало тихо. «Доброе утро, ребята!»- сказала я, не зная, какой последует ответ. И с широкой улыбкой каждый произнёс: « Доброе утро, Кати!» Я тоже начала улыбаться. С этой минуты я поняла, что работа начинает доставлять мне удовольствие, такое, которое я получала, когда отдыхала здесь. Правда теперь я знала, почему детки так широко улыбаются. «Хм…Они, что-то задумали!» - подумала я, вспомнив, что когда-то так же лучезарно смотрела на своих вожатых, тщательно пытаясь скрыть свои проделки. Дело в том, что я была отнюдь не послушным ребёнком, и прекрасно понимала, что таких же детей будет просто подсознательно тянуть ко мне. Но к счастью меня это ни сколько не расстраивало, так как я могла предугадать их поступки на два хода вперёд и заранее знала, что такая отрядная жизнь намного веселее и интереснее.
Не знаю к счастью или к сожалению, но на тот момент я ошиблась дети ничего не замышляли, а просто от перемены обстановки встали рано. С этого самого момента началась суматошная лагерная жизнь, где ни у кого нет свободного времени. Так проходили день за днём. А Вечером, когда все детки уже давно находились в царстве снов, я просто ходила по комнатам и смотрела на них, на душе было так легко, что я ещё раз себе повторяла, что с работой я не ошиблась. Не ошиблась так же со своей мечтой, которая преследовала меня каждое лето пока я не поняла, что наконец-то готова быть вожатой. Смена длилась восемнадцать дней, и все они были наполнены новыми запоминающимися событиями и моими старыми воспоминаниями. Нет, я не говорю, что не было плохого настроения и неудачных дней. Они были. И были даже моменты, когда хотелось всё бросить. От этого меня спасала моя мама, именно она помогала мне понять чего хочет ребёнок, а в пример, она приводила меня и я, улыбаясь, шла на встречу детям, которых успела полюбить за все, что они делали и за проказы и за звонкий смех. Ведь вожатский опыт показал мне многое не в теории, а на Яву, благодаря этому я осознала вещи, которые раньше были далеки от моего понимания. Спасибо ему за это.


(с) сперто из блогов

[vvk]

for teachers...


мда...видимо я сейчас совершу большую ошибку выразив здесь свои мысли публично, но мне кажется вам бы было интересно послушать точку зрения ребёнка, который, как вам кажется, негативно к вам относится и не берёт во внимание, то что вы говорите... Дорогие учителя, хоть в это и трудно поверить, но я вас очень хорошо понимаю. Я понимаю, что вы чувствуете сейчас и вообще, когда к вам кто-то неправильно относится. Наверно все уже знают, что летом я работала в Ребячьей Республике и 20 дней следила за маленькими наглыми детьми. Это был бесценный опыт, и 20 ужасных дней раздумий, что бы понять родителей, учителей и вообще взрослых. Честно скажу, эти дни я не думала об этом, в тот момент меня волновало лишь то, что нужно улыбаться детям, и, когда тебе хорошо, и, через силу, когда тебе безумно плохо. Главное в работе вожатого это жить этим. Я сейчас говорю не про себя, потому как я уже просто на это внимания не обращаю, а говорю про других, тех, кому нужна ваша помощь. И неужели если ученик к вам подходит с извинениями (такое редко бывает, знаю по себе), вы его не простите? – даа…простите, но потом этот ученик пожалеет ещё 48 раз, что вообще подошёл. Я не пытаюсь вас обвинить в чём-то я просто пытаюсь напомнить вам о тех НАШИХ проблемах, с которыми и вы сталкивались наверняка, когда учились в школе. Все проблемы взрослых начинаются с того, что они забывают, что творили в нашем возрасте. И со СВОЕЙ, ВЗРОСЛОЙ точки зрения оценивают ситуацию. А с нашей пробовали? Последний вопрос был риторическим и совсем не обязательно на него отвечать. Я вас уверяю, самому активному, пусть и негативно настроенному ребёнку, просто не хватает вашего внимания, причём доброго. А не мстительного. В общем, извините, пожалуйста, за всё, что наговорила, но это скорее крик души, чем что-то иное. Я вас очень сильно люблю. Просто иногда вы этого не замечаете, и… много обижаете. Извините ещё раз…..


(с) сперто из блогов

[vvk]

Пришедшее из детства…

Далекое лето курчавого года запомнилось мне безвылазным пребыванием в пионерском лагере "Озеры". Безвылазным, поскольку был я там все три месяца, включая пересменок, когда в лагере оставался лишь персонал и их дети. Мама моя в то лето работала в лагере медсестрой, ну и соответственно, и я при ней.
Но это так - отступление. При упоминании названия этого лагеря мне припоминается некоторое количество случаев, происшествий, но одно, стоит для меня особняком...
Итак, конец третьей смены, подготовка различных торжественных мероприятий, от Зарницы, до Большого Костра, включая праздничный концерт самодеятельности. Каждый отряд должен был представить некий номер, как-то: песню, сценку, ну все в этом плане. За неделю до представления, вожатый собрал наш отряд и сделал ряд ценных предложений, поставив те на голосование. После долгих и бурных споров, народ остановился на идее, инсценировать песню про Антошку, Которого Звали Копать Картошку. Мне было пофиг. В смысле, никаких эмоций это у меня не вызвало, поскольку круг моих интересов не включал мельтешение по сцене, да еще и перед все лагерем.
Вожатый объявил о начале репетиций. Оставалось дело за малым - придумать концепцию. Кто-то принялся рисовать задник, изображавший забор, девчонки взялись исполнять роль хора, а кто-то вообще заявил, что на сцену не полезет, а будет громко болеть во время выступления из зрительного зала. Вожатый такие демарши сразу пресек - весь отряд должен принимать участие.
За всей этой суетой, как-то упустили, кто собственно будет Антошкой. Повторюсь - мне было пофиг.
Вызвались желающие, но были нещадно забракованы, в виду несоответствия со светлым образом главного героя. Тот был слишком высок, тот без очков не мог нормально передвигаться, а одному кандидату так и было сказано: " А ничего, что ты - девочка?"
Напряжение нарастало, ведь оставалось всего три дня. И вот, наконец, вожатый вычленил-таки из общей массы, двоих детей, что могли бы сыграть Антошку. Это был достаточно хитрющего вида паренек, привлекший внимание своей упитанностью, и...я.
"А что, я? А почему, я? "
"Подходишь" - кратко высказал свое мнение вожатый.
Видя, что особого энтузиазма у меня и конкурента это не вызвало, вожатый пошел на ухищрение и сказал, что время репетиций назначает на время тихого часа. О, это был весомый подкуп! С этого и надо было начинать! Все остальные дети посмотрели на нас с завистью.
Ну и закрутилось... Интрига заключалась в том, что на первой репетиции нужно было выбрать из нас двоих Истинного Антония. Спев песню перед вожатым, я почувствовал, что втягиваюсь в процесс, что мне все это нравится! Появился азарт. Я показал все, на что способен. И если конкурент мой просто пел, то я двигался, размахивал руками, что-то такое изображал. Старик Станиславский не удержался бы погладил меня по голове!
Так и выбрали. Хоть фактурно конкурент подходил больше, во мне таланта было хоть отбавляй. Он просто пер из меня и грозился вылиться в бесподобное Show Must Go On!!!
Вобщем, перешли мы к математике выступления - придумали движения, отточили их до автоматизма, продумали до мелочей все, что будет происходить на сцене. И вот - день, а вернее вечер, настал.
Все были беззаботны, уверены в себе, каждый знал свое место. Мы победим.
Объявили наш выход на сцену. Все вышли, выстроились мизансценой, заиграл баянист и перед народом появился я.
Вот чего я не ожидал, так это того, что зрителей окажется так много. Тридцать отрядов... И каждое лицо устремлено на меня. Сотни глаз, ушей. Я был в смятении. Одно дело репетиции, когда стоишь перед своими ребятами, а тут...
Миновал первый куплет, пронесся припев, баянист что-то лихо закрутил на своем инструменте, мне нужно было петь вновь. В последние мгновения я понял, что забыл слова. Я лихорадочно надеялся, что припомню их в последний момент, когда нужно будет вступать. Чуда не произошло. Баянист какое-то время еще продолжал играть, затем, сообразил, что, что-то идет не так и остановился. Я застыл изваянием, подняв над собой огромный половник, которым нужно было размахивать и кричать в последствии "Где моя большая ложка?" и молчал. Силился вспомнить такие простые, очевидные слова (явно, что не по рассеянности забыл), но в голове была одна лишь пустота. Я был столь погружен в себя, что с трудом осознавал, что зал замер, молчит, как и я сам, ни единого движения в нем. Как сквозь вату, до меня донеслись шёпот баяниста подсказывающего слова, и негромкое бормотание ребят, тоже пытающихся суфлировать. Смысл их слов наконец-то донесся до меня и выступление продолжилось. Однако та заминка в половинку минуты (вечность, вечность!) скомкала, смяла, уничтожила все выступление. И виной был только я.
Никто меня не ругал, никто не корил, наоборот, моя поникшая фигурка в нелепой шляпе и великой на пару размеров рубахе в горох, у всех вызывала сочувствие. Даже ребята из другого отряда похлопали по плечу. А я... А что, я - убежал и там уж дал волю рыданиям. Но чем можно было утешиться? Ничем. Когда я наконец успокоился, слезы высохли
К слову - мы заняли третье место! Потому, что у нас была в отличие от других - ПОСТАНОВКА. Во-о-от...


(с) сперто из блогов

[vvk]

Кобольды

Я приоткрыл дверцу шкафа. На улице уже стемнело, в корпусе давно объявили отбой и палату заливал только призрачный, будто лунный, свет фонаря. Ребята тихо переговаривались, обсуждая сегодняшний день. В лагере был большой спортивный праздник, наш отряд выиграл несколько призов, и дети были слишком возбуждены, чтобы уснуть.
В нашем «специальном» лагере принято селить девочек и мальчиков вместе, считается, что это способствует сплоченности и дружеской атмосфере. Многих родителей это отталкивает, но тем, кто присылает сюда детей, наплевать. В этой палате жило четверо, не считая, конечно, меня: Анька Новгородцева, Вадим Сторник, Женечка Круглов и Лена с чудесной фамилией Лиго. Их всех отправили сюда на "коррекцию поведения", потому что посчитали сложными, проблемными детьми. И в большинстве случаев ошиблись. А я просто не любил показываться на свет.
- А ложиться спать нужно вот так, закутавшись одеялом со всех сторон, - задыхаясь от восторга сообщила Анька, наша заводила, - если ты оставишь хотя бы кончик пальца, то ночью за тобой придут кобольды.
Воцарилось молчание и все беспокойно заерзали. Я улыбнулся, восхищенный силой ее убеждения. Это, наверное, странно, но когда большую часть времени проводишь в шкафу, многое становится ясно. Это удобно, отсюда можно наблюдать, оставаясь незамеченным и, главное, ни с кем не общаться. Я не люблю разговаривать и стараюсь держаться отдельно даже от своих.
- Ерунда все это, - рассудительно возразил Вадим и ребята немного расслабились. Родители послали его сюда, потому что считали слишком вспыльчивым, агрессивным, неуправляемым. А на самом деле Вадим просто старался быть взрослым. Его мама рано ушла из семьи, практически сбежала против воли строгого отца и все время хвалилась этим, выставляя себя смелой, решительной женщиной. В глубине души она понимала, что поступила так только от безысходности, но никому бы никогда не призналась в этом. Вадим принимал все за чистую монету. Родители не были ласковы и внимательны к нему и бедняге казалось, что если он повзрослеет, то сможет заслужить их уважение, и он с раннего детства старался поступить по своему. Наслушавшись маминых бравад и наставлений глуповатого отца, он не знал другого способа показать свою самостоятельность. Вадим не понимал, почему родители так ругают его за непослушание и глубокая обида еще больше разделяла их. Попав сюда, он, как и раньше, пытался сопротивляться правилам, но, увидев, что за это никто не собирается ругать, а его новые друзья не делают из распорядка дня трагедии, без сожаления принял жизнь лагеря. К нему тянулись - ребята любили Вадима за рассудительность и справедливость, и постепенно он стал кем-то вроде мирового судьи в нашем отряде. Наверное, Вадим за всю свою жизнь первый раз чувствовал себя в своей тарелке, степенно решая споры и улаживая разногласия. За это его полюбили и вожатые, наверное, сильно удивлявшиеся тому, что его собственные родители не смогли договориться с таким разумным и спокойным мальчиком. Я не завидовал его жизни после возвращения домой. Вряд ли взрослые за это время успеют уяснить ту простую истину, что иногда ребенка нужно всего лишь оставить в покое.
- А вот и нет! - убежденно ответила Анька, - Я это точно знаю. Кобольды приходят поздно ночью, когда все-все спят и забирают с собой тех, кто не закутался в одеяло. В своей норе они заставляют тебя делать самые скучные и ужасные вещи и ты становишься таким же, как они!
- Откуда ты знаешь? - разумно спросил Вадим.
- Мне мама сказала, - ответила Анька.
Ссылка на родителей всегда действовала безотказно. Ребята напряженно замолчали.
- Но я вчера спала без одеяла, - с сомнением сказала Лена, самая младшая из них, - и ко мне никто не пришел.
- Это потому, что кобольды могут выходить на землю только один раз в году, - вдохновлено соврала Анька, - и живут они в лагерях, а в городах не живут. И сегодня - как раз такая особенная ночь. Кобольды собираются все вместе и внимательно следят за нами и если ты заснешь без одеяла, то они схватят тебя своими холодными, мерзкими лапами и утащат прямо под землю!
Лена, сокрушенная такими невероятными аргументами, пискнула и забилась под одеяло. Она была здесь уже вторую смену, но все еще пугалась лагерных страшилок. Собственно, именно поэтому родители и посылали ее сюда. Им показалось, что девочка слишком впечатлительна. Трудно было ожидать другого от ребенка, которому мама перед каждым светофором в подробностях объясняла, что будет, если ее собьет машина. Впрочем, Лена быстро отходила и умела быть храброй, все ее страхи были как будто наносными, следствием внушенной взрослыми обязанности бояться. В лагере она близко дружила только с ребятами из палаты и вожатой Машей, но хорошо общалась с другими детьми и с удовольствием играла вместе со всеми.
- А еще, - Анька накинула одеяло как плащ и стала прохаживаться по кровати, - кобольды маленькие, уродливые и разноцветные, всяких противных цветов - зеленого, желтого, розового. Они грязные, как бомжи, потому что никогда не моются и воняют ужаснее, чем протухшие трупы! У каждого из них всего по три зуба, зато пальцев на руке целых восемь, а их когти длинные, как карандаш и гнилые. Если кобольд оцарапает тебя, то ты умрешь на следующий день!
- Но ты же сказала, что они не убивают, а превращают в кобольдов, - Вадим был впечатлен, но старался этого не показать.
- Или превратишься в кобольда, - с готовностью добавила Анька, - но я бы лучше умерла!
Она закуталась в одеяло и села, торжествующе оглядев палату. Я был в восторге от ее энергии и умении держать внимание на себе. В лагерь Аньку даже не отправили, ее сослали, как революционера. У себя во дворе она слыла хулиганкой, сорвиголовой, ей прочили тюрьму и родители, испугавшись за будущее своей дочери, решили, что здесь ей помогут умерить свою энергию. Анька и правда много шалила - она верховодила во всех компаниях, в которые попадала и всегда выдумывала что-нибудь опасное и увлекательное. Сила ее обаяния была так велика, что даже самые робкие с удовольствием бросались за ней в авантюры. К Анькиной чести надо сказать, что даже самые отчаянные ее предприятия никогда не заканчивались чем-то хуже сломанной руки, за исключением последней большой задумки, которая, собственно, и закончилась приездом сюда. Тогда Анька решила поиграть в Робин Гуда и вместе с друзьями обчистила карманы своих богатых одноклассников. Найденные деньги они честно раздали попрошайкам, но взрослые не поддержали это благородное начинание. В ходе следствия выяснилось, кто был заводилой, Аньку судили страшным судом и приговорили к трем исправительным сменам. Остальные воришки были признанны невинными жертвами дьявольских замыслов и отделались домашним арестом.
Анька и в лагере не успокоилась и чаще других проводила полдник в позорном углу, но она все же училась на своих ошибках и немного сбавила обороты. Мне она нравилась больше всех. Если бы мы не были так непохожи, то я бы, наверное, даже начал за ней ухаживать.
Ребята уже забыли про эту историю и начали рассказывать обычные истории про черную руку, но в своем углу внезапно заерзал Женечка.
- Мне страшно, - тихо сообщил он и заплакал. Дверь в палату тут же распахнулась. Воспитатели в нашем отряде лояльно относились к разговорам по ночам, но всегда чутко реагировали на плач.
- Что случилось? - спросила Маша, милая девушка лет двадцати.
- Женечка испугался, - смиренно ответила ей Анька.
- Дураки, - гневно бросила Маша, присаживаясь на женечкину кровать, - Знаете же, что нельзя.
Она наклонилась к мальчику и начала шептать ему что-то ласковое, тихо поглаживая по руке. Женечка был единственным, кому действительно требовалась помощь. Тихий, рассеянный, он редко обращал внимание на окружающий мир, но если что-то цепляло его внимание, то всерьез. Женечка блуждал в мире своей фантазии, чурался людей и только иногда показывал соседям рисунки или рассказывал свои стихи. Рисовал он действительно хорошо, сочинял серьезно и умело, но его родители, уставшие и отупевшие на однообразной работе, не замечали этого. Они видели лишь его рассеянность, медлительность, неадекватность и, вместо специалиста, который мог бы помочь ему расцвести, раскрыться, отправили сюда, где Женечка, ошалев от новых впечатлений, еще больше замкнулся в себе. Он старался держаться подальше от всех, всегда вжимался в темные углы, пытаясь занять как можно меньше места. Вожатые видели это и пытались добиться его перевода, понимая, что пребывания в этом, хоть и специализированном, лагере только травмирует его еще больше, но директор разводил руками. С родителями Женечки был подписан контракт, Кругловы настаивали на продолжении "отдыха" и он ничего не мог поделать.
Кое-как успокоив мальчика и подождав, пока он заснет, Маша как можно строже приказала не разговаривать и вышла, на всякий случай оставив дверь приоткрытой.
Вадим пожелал всем спокойной ночи и отвернулся к стенке. Анька, как всегда, долго ворочалась, пытаясь устроиться поудобнее и, в конце концов, улеглась в какой-то невероятной позе.
- Пст, - шикнула она, решив напоследок немного пошутить, - Ленка!
- Что? - сонно спросила давно дремавшая Лена
- А что это ты закуталась в одеяло? - хитро спросила Анька, - Боишься кобольдов?
- Нет, просто так теплее, - Лена зевнула и повернулась на бок, - А сама-то ты почему завернулась?
- А я всегда так сплю, - сказала Анька.
- Неправда, - возразила Лена, - Просто ты боишься.
- Я никого не боюсь! - решительно ответила Анька и выставила из-под одеяла ногу.
- Но ты же сама сказала - грязные, вонючие, с огромными когтями, - напомнила Лена.
Анька задумалась. Она не привыкла, чтобы ее пугали и немного растерялась.
- Я все перепутала, - наконец, сказала она, - сегодня ночью они не придут.
- А, ну спи тогда с открытой ногой, - коварно улыбнулась Лена, - а то я подумала, что ты действительно испугалась.
Она зевнула и накрылась подушкой, показывая, что разговор окончен. Аня беспокойно заерзала. Ей вдруг пришло в голову, что кобольды действительно существуют, но девочка гнала от себя эту мысль, говоря себе, что это всего лишь глупая выдумка. Я видел, как нелепый страх завладел Аней, что она поверила и боялась себе в этом признаться. И чтобы преодолеть это, пересилить поселившийся в сердце липких ужас, она не спрятала свою ногу, доказывая самой себе свою разумность, свое нежелание поддаваться иррациональному страху. Но я чувствовал, что она верила, верила, не смотря ни на что.
И, когда все заснули, мы забрали ее с собой.


(с) сперто из блогов

[vvk]

Поход с ночевкой. На берегу.

Но вот вожатый объявил:
--Через час выходим!
Костры потушили и золу закидали песком, двое девчонок с воспиткой пошли драить чайник и котелок, мальчишки складывали оставшиеся доски так, чтобы их легко нашел отряд, который пойдет в поход после нас, девчонки собирали мусор.
Я прошла влево по берегу, подняла две кофейные бумажки. Закопать их, что ли...
В этом месте со дна выносило волной ил, он смешался с песком и образовалась податливая пластичная масса. Я вылепила овал, лоб, нос, губы... Вот это брови, веки, глаза закрыты, высокие скулы. Прямой пробор, пальцами обеих рук наметила волнистые волосы и, пораженная, замерла. Прямо на берегу из песка выступало прекрасное лицо спящей девушки.
Ну да, я иногда лепила из пластилина. Вершиной творчества была корзинка с грибами да кривобокий чайник с чашками, из которых я поила кукол. Но такое! Как я могла сделать ЭТО ??? Вот так: сесть на песок и вылепить??
Впрочем, мне казалось, что я не лепила лицо, нет. Я просто убирала, сметала лишний песок с найденной скульптуры.
Подошла моя подружка Ирка.
-- Ой, это ты сделала? - удивилась она. - Какая красивая...
Подбежали ещё две девчонки из нашего отряда.
-- Это вы слепили? Здорово!
И побежали дальше.
-- Вставай, - потянула меня Ирка, - счас уже уходим!

Солнце пробилось сквозь пелену, стало теплее. Мы уходили от озера, а она осталась там, на берегу. Полчаса? час? - и солнце высушит песок, ветер сравняет и она исчезнет. Хрупкая и недолговечная скульптурка из песка. Такая же хрупкая, как и любой из нас, неизбежно исчезающий под ветром времени.
Кстати, никогда больше я не пыталась лепить из пластилина или песка. То было чудо: какой-то дух пролетал над пустынной водой и, возможно, пошутил так - объяв замерзшие руки девочки и вылепив ими, маленькими руками из мокрого песка чьё-то прекрасное лицо. Память об этом чуде осталась - и достаточно.
Возможно, я и поход-то запомнила только поэтому. Так четко, со всеми подробностями: со шлепанием босых ног по воде, яркими звездами, повисшими по ветвях тамариска, с зябким утренним ветром и непередаваемым вкусом чая, заваренного на костре.


(с) сперто из блогов

[Bantik]

Лето - это маленькая жизнь, Неплохая статья


Ребята любили свой лагерь: он спасал их от одиночества,
безделья и скуки, от пыльных, тесных дворов и темных задворок,
которые особенно томительны в жаркие дни лета.
Л. Воронкова

Несмотря на то, что времена пионерско-общинного строя безвозвратно ушли в прошлое, дети продолжают проходить все те же этапы взросления. Точно так же их загружают в школе и точно так же мешают бездельничать летом. И даже продолжают отправлять их в пионерские лагеря, которые сегодня скромно называются оздоровительными. Но знаешь ли ты, в какой мир ты отправляешь ребенка на несколько месяцев? Или, может быть, ты хочешь окунуться в эту атмосферу сама?..

Всех нас рано или поздно одолевают педагогические порывы. Вспомни, не ты ли, будучи пионеркой отряда "Солнышко", мечтала вырасти и вернуться сюда взрослой, красивой, а главное, либеральной вожатой? Ты представляла, как на целых 24 дня станешь лучшим другом для беззаботных мальчиков и девочек, как под твоим чутким руководством они будут искать в себе творческие способности. Но потом ты выросла, и былые мечтания постепенно растворились в делах насущных. И теперь уже словосочетание "летний лагерь" ассоциируется у тебя лишь с отдыхом твоего ребенка. Хотя, если вспомнить свои юношеские порывы, казалось бы, есть шанс вернуться в свое собственное детство. А что, подумаешь ты, если воспользоваться этим шансом и попробовать себя в качестве вожатой?..

Так сложилось, что в оздоровительные лагеря ездят три категории вожатых:
1) Студенты педагогических вузов, которых туда направили на практику. Как правило, это весело выпивающий народ, никогда не слышавший фамилию Макаренко.
2) Мамы отдыхающих в этом лагере детей: дети на свежем воздухе, живут активной жизнью и под присмотром.
3) Всякого рода бывшие пионеры, нынешние энтузиасты и будущие специалисты в непонятно-какой-области. В общем, народ, который тянет на приключения, - вроде все уже попробовал, кроме педагогического наставничества.

Если ты все же решила пока не рваться в просторы летней педагогики, а отправляешь отдыхать ребенка, то обязательно познакомься с теми, кому ты доверяешь свое чадо. Потому что вожатые, тем или иным образом, обязательно повлияют на ребенка, и если ты видишь перед собой абсолютно неподходящего субъекта, лучше оградить от него ребенка заранее. Специфика заключается в том, что для детей младшего возраста, т.е. от 7 до 12 лет, оптимальные вожатые - это как раз вожатствующие мамы, потому как опыт работы у них присутствует в любом случае. Для подростков же - от 13 до 16 лет - вообще не бывает оптимальных вожатых. А если серьезно, то доверить ребенка, находящемся в т.н. "переходном периоде", лучше вожатым, приехавшим скорее работать, чем развлекаться. Потому что развлекаться они будут, скорее всего, прямо со своими подопечными. А с каким настроем приехал будущий вожатый, в принципе, можно определить по первой же беседе. Если же ты отправляешь ребенка, например, в лагерь на море, и познакомиться с вожатыми невозможно, постарайся выяснить заранее, какой педагогический состав едет работать, и к кому попадет твой ребенок.

Конечно, даже если вожатые вполне компетентны, после летней поездки тебе придется "собирать в кучку" ребенка еще некоторое время. Без жесткого родительского присмотра он надышится свободой, попробует свои силы в другом коллективе, приобретет новые навыки общения. Возможно, он научится быть лидером, заводить друзей или общаться с противоположным полом, - будь готова, что он вернется немного изменившимся. В любом случае, он вернется повзрослевшим.
Помня об этом, постарайся помочь ребенку заранее. Во-первых, если позволяют возможности, приобрети ему пару актуальных и модных вещей (а не исходи из того, что на природе вполне сойдет твоя старая дождевая куртка). Во-вторых, мягко поговори с ним о том, как преодолевать возможные трудности в общении со сверстниками (только не навязчиво), - ведь и вдалеке от дома он должен чувствовать себя в безопасности.

Если же ты решила повожатствовать сама, то будь готова к тому, что любой возраст твоих подопечных имеет свои особенности. По впечатлениям многих вожатых, самый сложный, но интересный возраст - это первый отряд, 14 - 16 лет. Ты узнаешь много нового и интересного, и словосочетание "поколение next" наполнится для тебя конкретным смыслом. Помнишь, как в детстве ты зачитывалась книгами и засматривалась фильмами про первую любовь? А помнишь себя, поглощенную этим чувством? Теперь все это будет проживаться прямо перед твоими глазами. Но так как времена меняются, то первые чувства нового поколения могут иметь несколько... иной вид. Тебе придется запастись терпением и постараться реагировать если не мудро, то, по крайней мере, адекватно.

Любопытную историю рассказала Ольга, несколько лет проработавшая с подростками. "Однажды ко мне пришел 15-летний "пионер", внимательно посмотрел мне в глаза и проникновенно сказал: "отпусти меня ночью к девочкам, а то любоваться плакатами мне надоело". Я не знала, как поступить! Все равно они собирались друг у друга, не могла же я их всю ночь караулить, но я делала вид, что этого не знаю, а они - что не знают, что я знаю. Этот "пионер" проводил со мной психологический опыт: ему нужны были не столько походы к девочкам, сколько проверить мое отношение к подростковой сексуальности. И я растерялась...". Трудных моментов в работе вожатого с взрослым отрядом много, но самые серьезные сложности возникают по трем вопросам: отношение к курению, алкоголю и сексу. Да, вот так вот прямолинейно и даже жестко, потому что времена бестолковой пропаганды "не должно быть слишком ранней половой жизни до полного социального и биологического созревания" давно прошли. Как же реагировать в таких случаях?

По опыту вожатых - исходить лучше из простой и понятной точки зрения, что пионерский лагерь - не место для этих развлечений. Придется отдавать себе отчет, что эти дети доверены тебе всего на месяц, и хотя это не так уж мало, повлиять на них больше, чем их семья, друзья и так называемая "социальная среда" удается довольно редко. Лучше всего вообще не вдаваться с ними в обсуждения на эти темы, если, конечно, ты не тонкий педагог по призванию. Резко негативное отношение к этим вещам, сопровождающееся безапелляционными запретами, может разрушить доверие к тебе; положительное отношение - создаст ощущение твоего лицемерия (почему, если это так здорово, то им этого нельзя?).

Отдельная сложность заключается в том, что курение и алкоголь - однозначно вредно для здоровья, а секс - наоборот, но это явно занятие не для детского лагеря. Постарайся не впасть в морализаторство: если ты будешь в панике закатывать глаза и говорить им что-то из серии "я в твои годы коров посла" - вряд ли это даст желаемый эффект.
Определись с позицией и четко сформулируй своему отряду: на территории оздоровительного лагеря - не курят. И не употребляют. Постарайся избегать двойных стандартов: не стоит делить свое мнение на "официальное" и "неофициальное". Что касается пионерских "танцев-обниманцев" - ни в коем случае не делай замечаний ни в какой форме! Особенно прилюдно. То, что ты скажешь в "педагогическом запале" (или просто из женской ревности, что тоже бывает), может глубоко осесть в душе ребенка и в дальнейшем иметь непредсказуемые последствия. Возможно, на первый взгляд кажется, что назвать ребенком густо накрашенное существо в юбке-поясе и с бюстом третьего размера - некоторое преувеличение, но, на самом деле, это - всего лишь видимость. В переходном возрасте происходит наибольшее разделение внутреннего содержания и его внешнего проявления: при всей внешней "развязности" в душе они - ранимые и во многом беспомощные. Все твои слова и поступки оставляют определенный след в их душах; помни о том, что сейчас, прямо в данную минуту, происходит их становление, и ты - не только присутствуешь, но и активно влияешь на то, какими они станут. Постарайся передать им то лучшее, что в тебе есть...

Работая с детьми, пусть даже всего лишь летом, ты можешь изменить что-то в них, а, может быть, и в себе. Не упускай шанс вернуться в собственное детство...

(с) http://www.kleo.ru/items/rest/pioner_lager.shtml

[vvk]

Взгляд на вожатого со стороны

В центре парка на поляне расположилась толпа молодых ребят. Поют песни под гитару, громко так, не всегда в ноту, но с душой и с особым настроением. Присмотрелись, вроде взрослые люди, а поют про какие-то цветочки, про мальчиков и девочек, сопровождая пение притопами, прихлопами и другими вариантами движений.
С опаской поглядывая, прохожие обходят их стороной.
«Вожатые!»- с умилением говорит моя подруга. Она-то «своих» за версту узнает. Сама не один год в лагере отработала.
Никогда не разделяла этой ее страсти
Каждое лето, прихватив из дома половину нужных вещей (от ножниц до магнитофона) ехать в лес в компании таких же сумасшедших для того, чтобы развлекать толпу вечно орущих, бегающих непослушных детей. Ладно, развлекать, так за каждого же головой отвечаешь (а их 30!). Я уже не говорю о том, что каждого умыть, одеть, накормить, позаботиться. Я бы не осмелилась взять на себя такую ответственность, случись что – отвечай потом!
Нет, не понимаю я Надьку!
А потом, ради чего? Денег там не заработаешь, а нервы точно изрядно попортишь. Приедет с сезона, уставшая, похудевшая и сутки напролет спит. Разговоры только об отряде, о смене, о лагере.
Круглый год бесконечные телефонные звонки от детей (как только ее домашние терпят).
А недавно подбегает в магазине такой шкед лет восьми, шлепает мою подругу по спине и кричит по-свойски так: «Привет, Надюх, как дела?»
Надюх! – это он человека, который его в три раза старше. Я была в шоке!
«Да это Вовка, года два назад у меня в отряде был, - поясняет подруга, - ой, сколько моей крови выпил… Боже мой, а вырос-то как!».
«Бедная, - говорю, - как ты с ним, намучилась, наверное…», начала я выражать свое сочувствие, но, глядя в глаза подруги, остановилась на полуслове. Они были полны такой нежностью и умилением, когда она про этого самого Вовку рассказывала, что я поняла: слова «крови попил» имеют, видимо, какое-то другое значение.
А вот еще зрелище: встретили недавно ее напарницу, случайно, на улице. Это надо было видеть. Крики, визги, обнимания (я нашу обычно сдержанную Надю первый раз такой видела), а разговоров на два часа:
- Я недавно Вовку видела, так вырос!
- Ой, а Петька на гитаре играть учится!
- А ты летом едешь, а на какой сезон?
- Я столько новых игрушек, ктдшек знаю, (и пошли закодированные тексты: оргпериод, философия смены, ВЛГ, ПЧМ, ЧТП).
- У меня столько идей, скорей бы лето.
На дворе зима только началась, а они уже о лете думают.
Который год зову Надю в отпуск на море. Отдохнем, говорю, позагораем. Нет, она снова в лес. Опять бессонные ночи,, сорванный голос, ни поесть нормально, ни помыться.
Нет, не понимаю я Надьку, хотя, если честно, немного даже завидую и в душе жалею, что когда-то не захотела (или побоялась) пойти с ней вместе в Школу вожатых…



взято в интернете (с)

[vvk]

"Ты такой умный, тебе череп - не жмет?"


У отряда выходной, хочется домой.
А вожатый говорит: "Смотр строевой!"
Надоело нам ходить, песенки орать.
Мы приехали сюда, чтобы отдыхать,
- Чтобы отдыхать

Идет отряд по лагерю,
По грязной территории...
и т.д.

Пионер-лагерный фольклор на мотив
"Идет солдат по городу"




На "День лагеря" в Сосновом Бору от каждого отряда требовалась культурная программа. В этой смене гвоздем программы стал проект "Каким мы видим лагерь будущего".

Присутствие в актовом зале для всех отрядов было обязательным. На сцене, одна за другой, группы делегатов представляли свои бредовые дерзкие проекты принудительного коллективного отдыха в светлом будущем.
Публика должна была выслушать все проекты и проголосовать за наиболее симпатичный. Начали со старших отрядов и постепенно опускались к проектам младших. Все шло хорошо, вожатые из конкурирующих проектных организаций задавали вежливые уточняющие вопросы, с целью притопить чужие идеи. Но вяло так. Уровень критичности был низкий.

До того момента, пока на одном из выступлений не поднял руку любопытный сопляк. То есть, юный октябренок-самоучка.
- Извините, пожалуйста, - пропищало восьмилетнее недоразумение, поправляя сползающие от волнения очки, - у меня есть несколько вопросов по вашему подводному пионер-лагерю.
- Да, что именно вас интересует? - надменно переглянулись старшие пионеры на сцене.
- Вот вы описываете, что лагерь будет расположен на глубине нескольких километров, так?
- Ну да.
- Извините, но насколько мне известно, чем больше глубина, тем больше давление воды.
- И что? - начали раздражаться выступающие.
- Так у вас конструкция купола представляет из себя опрокинутую плоскую тарелку, стоящую на дне. Форма хотя бы полусферы, а лучше - полной сферы - выдержала бы давление лучше, как вы считаете?

На сцене произошло минутное совещание, после чего вожатый вышел к микрофону с готовым решением:
- А мы туда вакуум накачаем!
"Ну, во-первых, накачать пустоту - это оксюморон. А во-вторых, ваш проект правильнее тогда будет назвать "Братская могила" - подумал маленький гаденыш эрудит, но сказать это вслух не успел.
За него это сделал один из вожатых-конкурентов:
- А ведь хороший вопрос вам задали. Вас же всех там сплющит.
- Хорошо, мы сделаем помещение сферическим, устроит? Еще вопросы будут? - и покрасневший вожатый выразительно со сцены на все еще стоящего малыша.

- Да, есть еще два вопроса.
- Давайте.
По залу прошло оживление. Вечер становился неожиданно интересным.

- У вас предусмотрен "заезд" в начале смены и "отъезд" в конце на подводных лодках. Где эти лодки будут находится во время смены?
- В ближайшем порту. Какое это имеет значение?
- Ну, постоянно у вас в лагере находится только одна малогабаритная лодка для экскурсий. Как будет проходить эвакуация в случае какой-нибудь аварии на базе, когда потребуется вывезти сразу всех пионеров и взрослых? Пока подойдут другие подлодки, пока они пришвартуются - пройдет время.
- Хорошо, мы построим ангар для лодок, они будут постоянно готовы. Устроит?

- Да, спасибо большое. Последний вопрос.
- ?
- У вас в замкнутом помещении целый месяц будут находиться несколько сотен человек. Экскурсии по окрестностям, конечно хорошо, но в основном они будут заперты в железных комнатах без окон...
- С окнами!!!
- С окнами, хорошо. А зачем? Там ведь, на дне еще и темно. Ну, допустим, вы подсветите каждое окно прожектором. Ни погулять выйти, ни свежим воздухом подышать, ни искупаться. В чем интерес нахождения в таком лагере? Зачем его строить именно под водой, когда можно поставить лагерь на берегу и осуществлять экскурсии на дно на тех же подлодках. А в перерывах между экскурсиями - купаться в море и есть свежие фрукты.
- А мы это тебе потом, после выступления объясним, - красный от стыда вожатый понимал, что проект утоплен окончательно.
- Спасибо, я понял.

Зал смеялся в голос и бурно аплодировал.

"Да, пожалуй я увлекся," - думал смущенный октябренок, пробираясь к выходу из зала. "Лучше пересидеть у себя в отряде, пока меня и правда не подловили и не объяснили, где я был неправ."

Вечером в отряде он расспрашивал своих делегатов, как прошло их выступление.
- А, отлично! Наш проект передвижного лагеря-дирижабля всем понравился. Жалко, ты не видел.
- Правда? Вам никто не задавал тех убийственных вопросов, о которых я предупреждал позавчера?
- Каких еще вопросов, не помним?
"С кем приходится работать, боже ж мой!"
- Ну, например, каким же образом он вообще будет летать, если весь рабочий объем баллона (полностью!) занят не легким газом, а спальнями, столовыми и игровыми комнатами?

- Нет, не спросил никто. Тебя же - не было.





взято в интернете (с)

[vvk]

Ансамбль

Пасмурным июньским днем Юлька и ее соседка по комнате Иринка шли бок о бок, шаркая сандалями по бетонным плитам симферопольского пионерского лагеря. Вот уже неделю погода стояла пасмурная, целыми днями лили дожди, так что днем, вместо того, чтобы купаться, загорать, ходить в походы, девочки, как и большинство детей, отдыхающих в лагере, не знали, куда себя деть. Малыши, шести-семи-восмилетние, были всегда под пристальным присмотром воспитателей и вожатых. А средние и старшие группы, куда Юлька с Иринкой, попавшие в лагерь после окончания шестого класса,были распределены согласно возрасту, не представляли, чем себя занять. С одной стороны, было жалко, что летние дни у моря проходят так бездарно, с другой -- все-таки можно носиться по лагерю, собирать камешки и раковины, без оглядки на родителей.

-- Опять дождь, -- Иринка подобрала ракушку, -- смотрика-ка, Юльк, красивый перламутр.
-- Дождь, -- Юлька вздохнула, -- слушай, мы тут растолстеем скоро, столько есть. Четыре раза в день, да еще спать загоняют.
-- А и ничего, поспим. Книжки почитаем, -- Иринка подняла ракушку к небу, прищурила один глаз, другим пыталась смотреть сквозь маленькую дырочку, котрую она обнаружила в пустой плоской раковине. -- Надену на шнурок, буду носить на шее.
-- А где шнурок возьмешь?
-- Пойдем в дом творчества, там малышня занимается всякой ерундой. Что-нибдь дадут.
-- Ирин, а давай может в кружок какой запишемся? В доме творчества?
-- Да ну. -- Иринка поморщилась, -- дома надоели, еще тут.
-- Ну давай хотя бы посмотрим.
-- Давай, ага! Побежали!

И девочки побежали по сырым после недавнего дождя плитам, перепрыгивая через прозрачные неглубокие лужи, направляясь к тропинке, плотно утоптаной ножками малышни, занимающейся в доме творчества.
Пробегая мимо летней эстрады, услышали странный топот. Остановились. Переглянулись.

-- Ну-ка, -- Юлька остановилась, -- Иринка, подсади, посмотрю, что там, -- с этой стороны в зрительный зал эстрады зайти было нельзя, но можно было забраться на высокий каменный выступ, схватившись за деревянный забор, и посмотреть в щелку.
-- Давай, -- Иринка подошла сзади и аккуратно подтолкнула подругу за талию со спины, -- ну что там, видно? -- Чуть кряхтя, напрягаясь, -- ты тяжелая какая, Юлька, нас тут как поросят откармливают, что ли?
-- Иринка, отпускай, я держусь за забор, -- Юлька крепко зацепилась пальцами за деревянные рейки, -- трое придурков из пятого отряда танцуют. Которые мазать вчера нас приходили. Ой, ну ты только на них посмотри.
-- Они что, танцевать умеют? -- подруга недоуменно покачала головой, -- тюфяки.
-- Да они вроде балуются. -- Юлька повернулась спиной к зеленому деревянному забору, -- уйди, спрыгну, там воспитатель их отряда, она же вместе с ними из Москвы приехала, на три смены, музыкальный работник, я с ней позавчера разговаривала. Только она ничего не говорила ни про какие танцы. -- Юлька спрыгнула с каменного выступа на землю, отряхнула руки. -- Пойдем в зрительный зал, посмотрим?
-- А ты что, хочешь разучивать танцевальные движения, что ли?
-- Сама говоришь, что я тяжелая. Буду худеть.
-- Ну... пошли. -- Нехотя поплелась за подругой.

Девочки обошли по периметру зрительный зал эстрады, открыли деревянную калитку, отделявшую эстрадную часть от зрительного зала. Стараясь не привлекать внимания, прошли к креслам и разместились в третьем ряду.

У пианино сидела воспитатель Любовь Афанасьевна, она играла мелодию песни "Эх, яблочко", а трое хулиганов кривлялись друг перед другом.

-- Ну-ну, -- сказала Иринка, -- посмотрим, что у них выходит.
-- Да ты посмотри, -- Юлька придирчиво следила за мальчиками, -- они только щипать девчонок за бока умеют, ты глянь на них, в такт вообще не попадают, тоже мне, танцоры.

Любовь Афанасьевна стоически терпела мальчишеские кривляния, играла с надрывом, громко отстукивая ритм правой ногой в легких босоножках на высоких каблучках. Завершив композицию, она встала со стула, обращаясь к девочкам:

-- Девочки, тоже пришли заниматься? Опаздываете!
-- Мы посмотреть! -- Юлька улыбнулась, -- а что у вас тут, музыкальный кружок?
-- Мы решили подготовить выступление. -- Любовь Афанасьевна поправила свою огненную гриву, -- поднимайтесь, послушаю вас.

Девочки встали, быстро поднялись по крутым ступянем на деревянную эстраду, половицы которой пахли мастикой и громко скрипели, реагирую на каждый шаг проходящего по ним.

-- Как она тут на каблуках-то ходит и не падает, -- шенпнула Иринка на ухо Юльке, -- ну дает.
-- У нее закалка. -- Быстро отреагировала подруга.
-- Давайте-ка, повторяйте за мной, -- музыкальный руководитель взяла аккорд, стоя у пианино, нагнувшись над клавишами, повернувшись к девочкам лицом.
-- Любовь Афанасьевна! -- Мы, -- девочки посмотрели друг на друга, говоря по очереди, -- мы же в музыкальные школы ходим, в своих городах, мы вам разве не говорили?!
-- Нет. -- Воспитатель выпрямилась, -- ну что же, тогда почему бы не приступить к репетиции прямо сейчас?
-- Ну давайте. -- Юлька активничала.
-- Ой, эти воображалы опять, -- один из троих танцоров подошел к девочкам, -- они еще и поют.
-- Отстань, Федоров! -- Любовь Афанасьевна быстро одернула мальчишку, -- ты станцевал, дай девочкам распеться, -- последовало три громких хлопка, -- ребята! Танцующие! Можете быть свободны! Спасибо вам. А теперь мы будем репетировать с девочками.
-- А можно узнать, -- Иринка смотрела в глаза воспитателю, -- что это мы такое репетируем?
-- Концерт. Как что? -- Воспитатель опять хлопнула три раза, -- встали, распеваемся.

Вечером, прогуливаясь по морскому берегу, Иринка обвиняла Юльку в необдуманной авантюре:

-- Вечно ты во что-то вляпаешься! Нужно было тебе спеть обязательно!
-- А тебе что, слабо спеть?
-- Мне?? Сла-або??? -- Иринка хмыкнула, -- да сейчас! Я еще лучше некоторых спою!
-- Ну лааадно тебе, ладно, споем разок. Еще популярными будем, вот увидишь.
-- Ну ты же не понимаешь, концерт через два дня! А я слов не знаю!
-- Ничего, хор подпоет. Ты что, это же песня из "Красной шапочки", брось ты, все знают слова-то.
-- Хор! Малолетки! -- Иринка опять фыркнула, -- нам будут подпевать детскую песню малыши из певрой второй групп, нормально! -- но добавила после паузы, -- хотя песня известная, так что ничего, споем.
-- Иринка, ну ты отнесись к этому как к эстрадному номеру. -- Юлька встала, посмотрела на море, -- представляй себя выступающей на большой сцене, в Москве, перед публикой, -- раскинула руки, пытаясь обънять море, округлила губы и оперно взяла уверенное "ре" второй октавы: "ООООО!". -- Засмеялась. -- И все тебе рукоплещут! Как Алле Пугачевой! Вот так! -- Захлопала в ладоши.
-- Да уж, -- пууублика, -- ты видела эту публику? Сопливые первоклашки, которые на дискотеке обнимают друг друга на пионерском расстоянии, -- тьфу.
-- Иринка, уже ввязались, все.

Следующие два дня девочки исправно репетировали в обеденный перерыв, отпрашиваясь у своего воспитателя, делая серьезные и очень важные лица:

-- Ну Татьянюрьна! Вы что! Мы же к концерту готовимся!

***

Наступил ответственный день. Весь лагерь ждал наступления вечера. После ужина отряды собрались в зрительном заре пионерского лагеря, со сцены было видно, что свободных мест нет вообще, а на высоком заборе гроздьями повисла разновозрастная публика.

-- Что-то я переживаю, -- Иринка ходила кругами за сценой, -- я вчера весь день зубрила слова, и у меня третий куплет пропадает, я его забываю, а на запеве теряю мелодию.
-- Иринка, ты что? Куда ты ее теряешь?
-- Я не знаю, -- это наверное от ответственности и недостатка репетиций.
-- Не дрейфь! Будь спокойна! Я с тобой!

Девочки услышали три условных хлопка, выдохнули, пропустили поющую малышню вперед и вышли на эстраду вслед за ними, когда старший вожатый третьего отряда объявлял их выступление: "Песня из кинофильма "Про Красную Шапочку", исполняет музыкальный коллектив первой смены... под руководством...", -- легкий топот детских ног, сопение, некоторое волнение.

Любовь Афанасьевна отстучала носочком левой ноги такт, кивнула головой.
Первый куплет прошел на "Ура", пятеро третьеклашек отлично пели припев: "А-а-аа, в Африке горы вот такой вышины!" Группа первоклашек, совсем малышей, показывали в танце ту самую вышину, ширину и так далее по тексту. Один из них, мальчик, так старался, показывая "и веселый попугай", что на втором куплете к Юльке в голову забралась смешинка, и она начала хихикать через слово, потом позабыла, что поет второй куплет и съехала на первый. Поющие коллеги стреляли глазами, показывая широтой глаз, что она поет не то, а Иринка от волнения просто повторяла слова за подругой:
-- Если долго-долго-долго, если долго по тропинке...., -- вдруг, опомнившись, толкнула подругу в бок, -- топать, ехать и бежа-ать, -- и шепотом добавила, -- "и как только надо", "и как только"!

Сбоку от поющей по второму кругу первый куплет, группы, на высоком концертном стуле, громко и с выражением опуская пальцы красивых концертных рук на клавиши, пунцовая от волнения и пения, Любовь Афанасьевна, не обладающая вообще никаким голосом (ибо была профессиональной пианисткой), тонко и скрипуче подпевала первый куплет, в промежутке поворачиваясь в сторону, противоположную зрительному залу, и шептала, обращаясь к Юльке: "Я слов не помню! Продолжайте!"

Выступающие прослушали проигрыш, малыши станцевали очередные "па":

А-а в Африке реки вот такой ширины,
А-а в Африке горы вот такой вышины.
А-а крокодилы бегемоты,
А-а обезьяны кашалоты,
А-а и зелёный попугай.

Снова показали вышину, ширину, бегемотов, кашалотов, и как только малыш из первого отряда показал попугая, Юлька опять сорвалась на хохот и....
И начала запев, в тертий раз уже, с первого куплета. И опять Иринка толкала ее в бок, напоминая, что надо начинать с "И как только, только, только", Любовь Афанасьевна, обрушивая волнение на инструмент, который пошатывался от ее натиска, шептала в сторону: "Я не помню слов! Продолжайте!", а Юлька задорно пела первый куплет в третий раз...

Когда песня была исполнена, зал взорвался бурными аплодисментами, сидящие в первых рядах начальник смены и старший воспитатель рыдали от смеха, малыши из первых отрядов валялись по полу, верещали, показывая друг другу смешного попугая, а друзья и подруги Юльки и Иринки завидовали их явно несправедливой внезапно пришедней популярности.
С заднего ряда хулиганистый Федоров, сидя высоко на заборе, свистнул и выкрикнул: "На бис! Спойте на бис!" Его призыв шумно подхватили, девочки переглянулись, переминаясь в нерешительности с ноги на ногу на сцене, Юлька подмигнула Иринке:

-- Вот она, популярность! Публика-то нас любит! Кланяйся!
-- Такой ценой? Ну уж нет, -- Иринка отвешивала гротескные поклоны, -- никакого биса.
-- Это точно, -- Юлька заливалась хохотом, -- я этого попугая больше не выдержу, ха-ха-ха! Молодец, малыш! Талантливый!

Девочки завершили поклоны и чинно удалились под бурные аплодисменты.




взято в интернете (с)

[Cheerful Wind]

Сказка

Резкий щелчок по оконному стеклу оглушительно раздался в ночной тишине, подобно ружейному выстрелу. Ребята разом, не сговариваясь, повернули голову в ту сторону, и облегчённо вздохнули – то была обыкновенная саранча, вновь расшалившаяся летом в этих краях.
- Перетрусили небось, а? – засмеялся Эдик, самый старший из отряда, однако от зоркого взгляда не укрылся бы не успевший исчезнуть лихорадочный блеск испуганных глаз.
- Нет, Эдик, а вот ты сам небось под одеяло залезешь от моей истории!
- Ну давай, Саня, ждём твоей разрывающей наши сердца страшилки, - саркастически рассмеялся Эдик.
Подождав, когда все смешки и разговоры стихнут, и все приготовятся слушать, Саша, невысокий светловолосый мальчик с хитрыми глазами картинно прокашлялся и начал.
- Однажды, в одном старом-старом лагере, сейчас скорее всего закрытом и заброшенном, был один сумасшедший вожатый. Его звали Егор.
Егору было всего восемнадцать лет, он сам только вышел из детского возраста, поэтому особо не любил детей. Начиналось всё с обычных подлостей – подстраивал конкурсы, так чтобы его отряд проигрывал. Срывал встречи с родителями. А самое неприятное – иногда у него получалось лишать свой отряд полдников, и в купальные дни делал вид, что потерял ключ от бассейна, и бедные дети оставались без плавания.
Но всё бы ничего, если бы не то, что он сотворил на Королевскую ночь.
Вместо того, чтобы следить за детьми, чтобы они не измазали друг друга пастой, вожатый сам пришёл к ним ночью. Он пришёл с двумя огромными горячими пиццами.
«Вы знаете, я был несправедлив по отношению к вам, но я понял что был не прав, и хочу чтобы вы помнили обо мне только хорошее.» Ну ребята из отряда недолго думая приняли подарок из его бледных рук.
Ох, лучше бы они этого не делали!
Коварный вожатый Егор напичкал пиццу перцем чили, и когда дети съели по кусочку, им само собой стало плохо. Они побежали к раковинам, чтобы напиться, однако Егор приготовил им сюрприз. Вместо воды там тёк чистой воды бензол! Буррррррр! Их желудки как будто растворились изнутри! Вожатый убил целый отряд, после чего его никто больше не видел! Но возможно он до сих пор работает в каком-нибудь лагере… Может, в нашем.
- Да ладно, Сань, ты это придумал!
- Да, приврал ты конечно, ведь нашего вожатого тоже Егором зовут.
- Спать хочется от твоих рассказов. Вообще не страшно.
Сам рассказчик замолчал, довольно наблюдая за возбуждённым гомоном, все мальчишки полушёпотом, перебивая друг друга, обсуждали страшилку.
Вдруг подал голос Влад, молчавший на угловой кровати до этого момента.
- А вот я вам расскажу историю об этом самом месте, об этом лагере. И не выдуманную, а настоящую, мне её рассказал старший брат, который постоянно здесь бывал. И готов поспорить, что никто не осмелится дослушать её до конца!
- Я смогу! – целый хор голосов.
- Вы не дослушали! Конец истории – это не тот конец, который вы все ждёте. Конец истории ждёт вас не в этой комнате, и даже не на территории лагеря. Придётся уйти по тропе.
На этот раз гробовая тишина была ему ответом. Все ошарашенно молчали.
- Ну вот, как дошло дело до серьёзного рассказа, все и струсили.
- Я готов!
- Кто?
-Я. – тихий, но уверенный голос принадлежал Саше.
- Тогда слушай.
Всем известно, что к северу от лагеря чащобы непролазные. Так вот, однажды в тех местах завелась ведьма. Всё как положено – порчу наводила, сглазила кучу людей, пока значит её не вычислили и не нашли местные жители, из Александровки. Привязали её к дереву в глубине леса, к толстенному дубу, и сожгли живьём. Может и плохо сделали, а может и к добру оно, но после её смерти стало получше. А спустя много лет пошли слухи о том, что она, ведьма та, теперь ожила, и призраком бродит в тех местах. А призрак тот – вроде бы, уже будучи очищенный огнём, стал не похожим на ту ведьму, которой он был. Воскресшая, старуха стала ни злой ни доброй, а где-то в середине, как судья. И вроде бы как тот, кто её в этих дебрях увидит, и соответственно она – его, то пришедший может загадать ей практически любое желание, но с одним условием.
- И каким же?
Влад заворочался на своей кровати, и на секунду Саше почудились ангельские крылья за его спиной. Моргнув, он увидел, что это всего лишь смятые простыни…
- Идём в то самое место, и ты всё узнаешь сам. Идёшь?
Чувствуя на себе взгляды ребят, уже готовых подтрунивать и издеваться за трусость, он в ответ встал с кровати и стал натягивать спортивные штаны. Взгляды, буравящие дырку в его спине, тут же стали ошеломлённо-уважительными.
- Ну вот и ладненько.
Через пару минут ребята уже перелазили через ограду лагеря.
Лес охватывал мохнатыми щупальцами лагерь со всех сторон, яростно атакуя. Тропинок хватало, но Влад уверенно повёл смельчака прямо через бурелом. Его спина спасительно маячила впереди, но пару раз Саше уже казалось, будто он его потерял, и от этого его майка становилась мокрой от холодного пота. Но Влад, стремительно отрывавшись, терпеливо поджидал, и так далее по кругу.
Темнота почти кромешная, и от того, что именно «почти» - ещё более пугающая. Звёздный свет сквозь верхушки деревьев не пробивается, лишь слегка их подсвечивает, такое чувство, будто Саша внизу тонет в затягивающей в своё лоно мгле, а наверху - чуть бледная надежда на спасение, до которой, однако, невозможно добраться.
В очередной раз Влада нет, и на этот раз, кажется, он действительно потерялся, то есть, совсем наоборот – Влад потерял товарища.
Затравленно вдыхая спёртый воздух, Саша застыл на месте. Он с трудом противился стремительно нарастающей панической волны. Он был один, наедине с поскрипывающей, постанывающей и шепчущей на ухо тишиной.
Резко развернувшись, Саша увидал старуху в лохмотьях и спокойного Влада. В ногах появилась предательская слабость, но Саша лишь прошептал:
- Здравствуйте.
- Привет.
- Слушай, Саня, какое условие у ведьмы для исполнения желания.
- Я сама скажу. Ты должен ответить на вопрос, но со всей честностью и хорошо подумав, ибо враньё я чую за версту. Вопрос таков: что в твоей жизни преобладает, добрые поступки или плохие? В самом обычном смысле этих понятий.
Саша задумался, но не надолго. Всё же он из тех людей, которые время от времени обдумывают свои поступки, так что это с ним не в первый раз.
- Да, я думаю, что добрые.
- Загадывай желание.
Вновь Саша задумался всего на мгновение.
- Хочу, чтобы папа с мамой помирились и больше никогда не ссорились.
- Всё, иди.
Удивлённый таким скоротечным развитием событий, Саша пошёл в указанном направлении, как вдруг вспомнил, что Влад остался со старухой!
- Влад, ты что, пошли!
- Иди, я позже приду.
Пожав плечами, он пошёл, и не успел заметить, как за его спиной Влад и старуха обрели призрачные белые крылья…

[GoodMan]

Письмо из пионерского лагеря…

Если бы на одно мгновение вновь вернуться в лагерь Вожатым я бы не говорил то, что думаю, но точно бы думал – что говорю.
Я бы спал меньше, больше бы времени проводил с детьми. Понимая, что каждую минуту, когда мы закрываем глаза, мы теряем 60 секунд жизни.
Я бы шел, пока все остальные стоят, и не спал, пока другие спят.
Если бы у меня оставалась еще одна смена, то детям я бы подарил крылья, но позволил бы им самим научиться летать.
Я сколькому научился у вас, дети.
Я понял, что вожатый имеет право смотреть на ребенка свысока только тогда, когда он помогает ему подняться.
Всегда говори то, что чувствуешь и делай то, что думаешь. Сегодня может быть последний раз, когда ты видишь тех, кого любишь, поэтому не жди чего-то. Сделай это сегодня. Так если бы завтра не прейдет никогда. Иначе ты будешь сожалеть о том дне, когда у тебя не нашлось времени для одной улыбки, одного объятия, когда ты был слишком занят чтобы выполнить последнее желание твоих маленьких друзей.
Поддерживай ребят в трудный момент и обращайся с ними бережно, найди время для того, чтобы сказать "мне жаль", "прости меня", "пожалуйста", "спасибо", "я лоха"… и все слова, которые ты знаешь…
Никто не запомнит тебя за твои мысли… Ищи в себе мудрость и силы чтобы говорить о том, что чувствуешь.
Покажи твоим друзьям, как они важны для тебя. Если ты не скажешь это сегодня, завтра будет таким же как вчера. Если ты это не сделаешь никогда, ничто не будет иметь значение.
Воплоти свои мечты, это мгновение пришло. Лето, это маленькая жизнь…

[Cheerful Wind]

Снежок. Холодно. Зима
Девочка. Сидит. Одна
Тепло в душе. Воспоминанья.
Пишет. Ровно. Со стараньем.
…
Купальник. Шлепки и Футболка.
Книжка. Мишка и бейсболка
Рюкзак, дорога, страшно, грустно
Без мамы будет очень пусто
Поезд. Весело. Друзья.
Автобус. Новая семья
Расселенье. Суматоха.
Друг в другом отряде. Плохо.
Тумбочка. Постель. Окошко
Подружились мы немножко
Кругосветка. Клумба. Сцена
Словно на ладони лето
Горы. Надписи. А то….
Здесь все просто. Все легко.
Лучик солнца. Ветерок
Медуза. Галька и Буёк
Запах моря, чайки, пляж
Страшилки ночью. Ералаш
Утро. Холодно. Зарядка
Завтрак. Запеканка. Сладко
Столовая. Кричалки. Вкусно.
В тарелках быстро стало пусто
Чашка, ложка и котлета
Скучаю я. Хочу то лето
Жёлтый флаг. Физрук. Свисток
Волны. Свежести глоток
Этапы. Бегаем. Вертушка.
И в бой пошла даже подушка.
Мистерия и ведьмы. Черти
Впечатляюще. Поверьте.
Костюмы. И лицо все в краске.
На сцену я иду с опаской.
Концерт. Вечорка. Выступаю.
Мы лучшие. Я это знаю.
Тени. Пудра. Лак. Помада
Дискотека. Все как надо.
Платье. Каблуки. Укладка
Взглянула на него. Украдкой.
Медляк. Смущаешься. Танцуешь
Счастливый миг. Ты не забудешь.
Свечка. Тихо. Разговоры
Красный день. Утихли споры
Тепло. Улыбка. Рядом друг
Плечом к плечу. Орлятский круг
Отряд. Вожатые. Друзья.
Мы все теперь одна семья.
Все в сердце. В памяти. В душе.
Домой не хочется уже.
Тут мы играли. Тут грустили.
А здесь мы прятаться любили.
И вдруг исчезло. Странно. Дико.
До мелочей. До слез. До крика.
Лагерь детский. Лучше всех
Вернусь. Не будет мне помех
Последний вечер. Расставанье.
Концерт. Закрытие. Прощанье
Танец. Помню. Подпеваю.
Наизусть слова все знаю.
Купальник. Шлепки и Футболка.
Книжка. Мишка и бейсболка
Рюкзак, дорога, страшно, грустно
После смены стало очень пусто

[GoodMan]

Заметка на альбомном листе

Корпус. Мягкий диван. Напротив спит вожатая. Передо мной на столе два мобильных, жёлтая кепка и большая чёрная сумка через плечо и два фломастера – один, коричневый ближе ко мне лежит, а красный вот-вот упадёт на пол.
На улице жарко. Не так конечно, как было ещё дня три назад, но всё равно не хочется нос высовывать. В помещении прохладно.
И вот я в жёлтой футболке с эмблемой лагеря, в котором я работаю, и в штанах песочного цвета сижу время убиваю. Мимо меня проходят единицами-парами дети, вожатые, горничные…А я сижу и пишу, чтобы убить время. На стене чёрные часы. Большая стрелка устремилась к цифре четыре, а маленькая – к цифре три. А это значит, что осталось чуть меньше часа до окончания тихого часа. А мне ничего не остаётся делать, нужно убивать время. Я сижу и пишу. Мне незачем строить в этом отряде дисциплину или устанавливать какие-то правила, поскольку я на отряде временно и уже завтра я с ними попрощаюсь.
Отряд сер и неинтересен. Его заполняют дети, которым родители купили путёвки и им ничего не надо, лишь бы от них отстали и они продолжали свой образ жизни амёбы, втупившись в какой-нибудь мобильник или PSP. Ну да ладно, это уже не ко мне. Я сижу и пишу. И уж точно знаю как НЕ нужно воспитывать детей.
Сижу снова и пишу. Потратил время на телефонный звонок, микродиалоги с коллегами по работе и ношу это листик всё время с собой. Корпус, столовая, костровая. Сейчас на пляже под навесом склонившись, положив листик на лавочку, на которой краска уже постарела и начала отслаиваться и откалываться, поэтому условия немного хуже стали. И в принципе без разницы. Где бы я ни писал, я уже пишу не для того, чтобы убить время, а просто закончить этот альбомный листик.
Рядом море. На улице тепло. Небо – яснее не бывает. А я всё пишу. Пишу и почему-то заморачиваюсь на каких-то странных мелочах, которые мог бы с лёгкостью пройти мимо и не касаться никогда..
Зато пройдёт часик-другой и я пойду домой, в общежитие, где зайду в контакт, увижу в онлайне своих дорогих людей, где выложу этот рассказик в заметках и попрошу кого-нибудь оценить его. Потом буду снова пытаться учить английский и с мыслью Кого я дурю, забросить это и включить Во все тяжкие 2 сезон и буду втыкать в него. А ещё я сделаю размеры плеера меньше и перетащу его в правый верхний угол, чтобы ещё полазить в Интернете и параллельно посмотреть сериал. Ужасная привычка. Знаю. Но мне спешить некуда. Сегодня я свободен от работы и от каких-то забот. И волен делать, что захочу. Вот и кончился альбомный лист. Я дописываю последние строки. И буду просто сидеть. И как-то ещё придумывать как убить время



Взято из vkontakte (с)